Отыгрыш с одной не слишком приличной ролевки. Нет, отыгрыш приличный. Наверное.
Читать?Действующие лица:
1. Имя, Фамилия.
Дорн Нуартье. Dorn Noirtier. В прошлом Реми Ману.

2. Возраст.
21
3. Раса/каста.
Человек. Высший.
4. Характер.
Дорн Нуартье, безусловно должен благодарить небо, богов или кому там обычно молятся цыгане, за свою счастливую звезду. Вне всякого сомнения он родился в рубашке и скорее всего не в одной, а в нескольких сразу. Иных объяснений тому, что этот дерзкий, до безрассудства самоуверенный молодой человек все еще жив, нет. Дорн из тех кого правильней всего было бы назвать «безпредельщиком». Он не признает авторитетов, берется лишь за ту работу, которую не взялся бы выполнять ни один наемник. А иных миссий ему и не доверяют. Если нужно совершить безумие, то Нуартье – самый подходящий для этого исполнитель. Язвительный, насмешливый циник, он искренне уверен в своей вседозволенности. Авантюрист по праву крови, мятежный духом цыган для которого жизнь это – свобода, нравом он схож с ветром. Такого не удержать ничем и никому, проще убить. Но и это задача не из легких, слишком уж пламенно и страстно влюблен он в даму по имени Жизнь.
5. Внешность.
У видевших Дорна хоть раз, скорее всего, разногласий относительно его внешности не возникнет. Он красив. Но привлекает или отталкивает эта красота – дело иное. Что-то дикое, безудержно опасное и хищное таится во всем его облике. В прищуренном взгляде зеленых глаз, цвета бутылочного стекла, в острой как лезвие улыбке тонких губ, в его мягких, по кошачьи плавных движениях, прямой осанке. Тренированное тело Дорна, сильное и гибкое, словно сплетено из клубка мышц, однако излишней мышечной массой не отягощено. Смуглая кожа и волосы цвета вороньего крыла довершают картину облика наемника.
6. Биография.
Многое творится на свете, такого, чего наука как она не старается, а объяснить не может. Но старой цыганке Фрейде никаких объяснений и не требовалось. Науке она не верила. За то верила своим картам. А карты в один голос утверждали, что сын скоро у внучки ее непутевой, Зары родится. Беда, ой, беда, не простит баро такого позора, Зара-то за сына его замуж выйти должна была, а тут… Ой, не простит.
Права была старуха. Не простил. Да, только в кругу, когда вокруг лишь огонь горит, а в руках только верный нож – все равны. Отстоял Рула свое право на Зару. Да, только уйти им пришлось. Далеко. Так далеко, что бы руки баро не дотянулись, а они у него длинные.
И сбылось предсказание Фрейды, громко огласил о своем явлении на свет новорожденный мальчик. Реми Ману – невинный плод порочной связи двух цыган.
Родители нарадоваться не могли своему чаду. Но кроме радостей семейная жизнь приносит и многие заботы. А по тому пришлось Руле заняться тем, что у цыган испокон веков получалось лучше всего – конокрадством. Новые времена, новые «кони». Теперь похищают, точнее, угоняют коней железных. Это Рула умел превосходно.
Реми же рос достойной сменой отцу. Маленький ловкач и проныра, он частенько забирался туда, куда не проник бы ни один взрослый. То в узкую форточку, что бы потом открыть дверь, поджидающим снаружи головорезам, то незаметно вытащить из кармана нужную бумагу или флешку, а то и просто следить за кем-то. Счастливое, беззаботное детство. Реми нравилось дурачить взрослых, те легко поддавались на очаровательную улыбку малыша и его чистый взгляд, не замечая, отплясывающих кульбиты на дне зеленых глаз, чертиков.
А потом пришло время отправляться в школу. Благодаря работе Рулы семейство Ману могло себе позволить отправить сына в одну из лучших школ страны. Однако, счета, приходившие родителям Реми, в основном покрывали не его учебу, а разбитые школьные окна и головы его одноклассников. Учебные заведения менялись одно за другим. И где бы Реми не учился, он всюду собирал вокруг себя маленькую банду сорвиголов терроризировавших всю школу. А все по тому, что свободолюбивый Ману не выносил жесткой дисциплины, не мог усидеть на месте во время урока и попросту скучал на занятиях, не представлявших для него никакого интереса.
Впервые в 16 лет оказавшись среди стритрейсеров, молодой цыган безнадежно влюбился в безумие скорости. С тех пор он стал постоянном участником гонок и частым победителем.
Родители хотели, что бы Реми перестал крутиться в опасной среде, что бы не участвовал больше в угонах и кражах, хотели даже отправить его продолжать учебы за границу. Сам Рула завязал уже с криминальной карьерой, открыв свою автомастерскую и пользуясь уважением и покровительством местной мафии, спокойно работал, получая честный доход. Но все имеет свою цену. И ценой законопослушной жизни Рулы Ману стал его единственный сын. О, нет, никакого насилия. 17-ти летнему Реми просто предложили стать чем-то большим чем был его отец. Ловкая игра на самоуверенности и амбициях молодого цыгана и вот, бросив школу, где он и без того редко появлялся, Ману занялся иным обучением. Отец не хотел, что бы его единственный и горячее любимый сын вырос убийцей. Наивный, он отправился за ним, в надежде вернуть Реми, пока еще не стало слишком поздно. Но опоздал. Парень оказался на редкость способным учеником. Великолепный стрелок с отменной реакцией, выносливый, ловкий, смышленый, он мог бы стать идеальным орудием убийств. Мешал только его непокорный нрав, не терпящий приказов, свободолюбивый и слишком горячий.
А над Рулой посмеялись и велели убираться к чертям. Разумеется, это не подействовало и, конечно, его убили. Как назвать случайность, из-за которой Реми оказался в этот момент там? Счастливой? Несчастной? Он видел, как упал его отец, как смеялись выродки, называвшие себя его друзьями. Хоть сам он друзьями их никогда не считал. А потом была лишь кровавя пелена перед глазами. И четыре трупа. Трое нападавших и его отец. Нет. Пять трупов. По тому, что Реми Ману улыбчивый, влюбленный в жизнь парень с огнем в сердце и ветром в голове умер там же. Его место занял холодный, расчетливый убийца. Да, теперь уже убийца, имеющий полное право на это звание. Дорн Нуартье – такое имя он взял себе с этого дня. Одиночка, не имеющий ни друзей, ни близких, только мать, существование которой он держит в строжайшей тайне, как свое единственное слабое место, единственный человек, еще помнящий Реми Ману и оплакавший его вместе с погибшим мужем. Он стал очень осторожен и почти неуловим. Даже заказчики не знают, существует ли на самом деле человек по имени Дорн или же, группа киллеров, прикрывается этим псевдонимом.
Нуартье живет, следуя за своими жертвами. Вот и сейчас ему предстоит очередное дело.
7. Недостатки и слабые стороны.
Молодой наемник излишне самоуверен и горяч. Он упрям, легко идет на риск. Чувство страха у цыгана, если и не отсутствует полностью, то очень сильно притуплено, при этом бояться за себя, он считает низкой слабостью не достойной мужчины. А бояться за кого-то… Ну, что ж близких кроме матери у него нет, а уж о ее безопасности он позаботился, так что и бояться ему нечего.
Не смотря на отличную физическую подготовку от вредных привычек Нуартье отказываться не собирается. Алкоголь и никотин всегда были его верными спутниками.
8. Личные вещи
«Джентльменский набор» киллера: армейский нож, пистолет с глушителем, аэрозоль со снотворным, мобильный телефон, наличность и кредитные карточки, оформленные на разных людей, ключи от автомобиля, пачка сигарет и зажигалка. В левом ухе – небольшая золотая серьга- колечко, на руке кожаный браслет- подарок матери, якобы амулет, хранящий любимого сына.
1. Имя, Фамилия.
Себастьян Карре/Sebastian Carre

2. Возраст.
19 лет
3. Раса/каста.
Человек/высший
4. Характер.
Эгоистичен, любопытен, очень эмоционален. Ироничен и склонен развлекаться за счет других. Основным пороком полагает скуку, однако, понятия о развлечениях у Себастьяна своеобразные. В общении с ним так же следует учитывать, что чувство стыда у этого человека если и не отсутствует начисто, то определенно где-то мирно спит, позволяя своему владельцу творить что ему вздумается. Избалован вниманием окружающих, полагает его (внимание) столь же неотделимой частью существования, как дыхание и потому ничего намеренно не делает, чтоб это внимание привлечь. Почему то на юноше всегда сосредоточены людские взгляды, куда бы он не пошел. В достижении своих целей может показаться беспринципным, однако следует своим внутренним законам чести и морали, которые никогда не предает. То, что его внутренние законы не соответствовать общепринятым, Себастьяна волнует мало. Мир для него - огромная сцена и он зачастую не видит особой разницы между игрой на подмостках и реальной жизнью.
5. Внешность.
Чуть выше среднего роста (175 см), строен, но излишней худобы не наблюдается, гармонично сложен. Волосы светлые, золотистого оттенка, длиной до лопаток, глаза синие. Лицо чуть вытянутое, с острым подбородком, прямым носом, тонкими бровями вразлет и мягким, по-женски очертанным ртом. Носит небольшие круглые очки в тонкой металлической оправе. У Себастьяна красивые руки, на среднем пальце левой всегда поблескивает простое серебряное кольцо с черным камнем. Одевается со вкусом, не жалуя официальные костюмы и иногда позволяя себе в одежде некоторую эксцентричность.
Мимика Себастьяна, с детства вращавшегося в среде богемы, очень разнообразна, хотя и сдержана. Жестикуляция так же весьма богата, хотя и не отличается особой экспрессией. Юноша хорошо знает, какое впечатление его внешность и речь производят на других людей и поддерживает это впечатление по мере своих сил и возможностей.
6. Биография.
Отца маленький Себастьян знал лишь по фотографиям в журналах и выступлениях по телевиденью - блестящий политик для своей страны, верный муж для своей жены и заботливый отец для своей дочери, он очень не любил вспоминать о своем первом браке, продлившемся всего год и о том, что у него есть еще один ребенок, кроме прелестной Валентины. Нельзя сказать, что этот факт был приятен для Себастьяна, но это не стало трагедией всей его жизни. У него была самая замечательная на свете мать. Прекрасной парижанке Мишель Карре, прозрачными синими глазами которой был когда то так очарован Роберт Леонгард, развод явно пошел на пользу. Малоизвестная театральная актриса была замечена на одном из спектаклей известным кинорежиссером, дебют Мишель в кино оказался удачным и предложения о работе посыпались как из рога изобилия. Большая часть детства Себастьяна прошла за кулисами сцены и на съемочной площадке. Добровольных нянек у него было предостаточно, управляться с камерой он научился раньше, чем с игровой приставкой, а монолог Гамлета читал так, что случайные зрители плакали. Когда Себастьяну было восемь Мишель предложили сняться в Голливуде. Разумеется, она забрала сына с собой.
В Америке Себастьян прожил пять лет, после чего, матушка спохватилась, что у ее дорогого ребенка как не было, так и нет приличного образования и написала бывшему мужу письмо с категоричным требованием выполнить отцовский долг и найти Себастьяну приличную частную школу в Англии. Уезжать от матери в негостеприимный Оксфорд Себастьяну не хотелось, но когда было нужно, нежная Мишель становилась воистину грозной, а потому спорить с ней мало кто решался. Так тринадцатилетний Себастьян оказался в Англии под незримым покровительством отца, с которым, наконец то, увиделся. Встреча эта знаменательной не оказалась, покровительство Роберта оставалось тайной, чтоб не воскрешать в прессе давний скандал с первым браком, а человек, которого Себастьян благоразумно называл при встрече отцом, чтоб потешить самолюбие последнего, как был так и остался чужим.
Когда Себастьян закончил школу и раздумывал, продолжать ли учебу в колледже, драгоценный родитель внезапно предложил ему поехать в вояж по разным странам вместе с их дружной семьей, которой, наконец, решил сына представить. Почему он вдруг стал рисковать вызвать скандал в прессе (ну или зачем ему нужен был этот скандал) юноша не знал, как не знали этого ни вторая жена отца, ни младшая сестрица Себастьяна Валентина, отнесшиеся к юноше скорее удивленно, чем недоброжелательно.
Эхимэ - один из череды городов, в которых побывал Себастьян вместе с «семьей». Здесь он находится уже неделю, но понять, что же нужно отцу, он так и не сумел.
7. Недостатки и слабые стороны.
Основной физический недостаток Себастьяна - близорукость. Какими бы декоративными не выглядели очки, юноша без них почти ничего не видит. Курит. Но эту привычку Себастьян хоть и считает вредной, искоренять не собирается, особенно когда выяснилось, что его отец ярый приверженец компании по борьбе с курением.
У Себастьяна очень тонкая кожа и на ней легко остаются синяки, хотя болевой порог юноши, напротив, очень высок и страшные на вид отметины на коже могут вовсе не причинять ему неудобств, кроме эстетических. Возможно именно повышенный болевой порог обуславливает практически отсутствующее чувство самосохранения Себастьяна. «Любопытство кошку сгубило» - это про него. Если юноше что то интересно, за ним он полезет куда угодно, даже в пасть льву - главное, чтоб мотивация была стоящей.
Ярко выраженных фобий у Себастьяна нет, хотя он как и в детстве, побаивается находится в одиночестве в темноте, хотя это скорее обуславливается излишней впечатлительностью юноши, потому что детские страхи обычно посещают его после просмотра какого-нибудь фильма ужасов, хотя ни в страхах, ни во впечатлительности, Себастьян вряд ли кому то признается.
8. Личные вещи
Серебряное кольцо на пальце левой руки, серебряный медальон с фотографией матери (ее подарок) на шее.
отыгрыш в коментариях
Читать?Действующие лица:
1. Имя, Фамилия.
Дорн Нуартье. Dorn Noirtier. В прошлом Реми Ману.

2. Возраст.
21
3. Раса/каста.
Человек. Высший.
4. Характер.
Дорн Нуартье, безусловно должен благодарить небо, богов или кому там обычно молятся цыгане, за свою счастливую звезду. Вне всякого сомнения он родился в рубашке и скорее всего не в одной, а в нескольких сразу. Иных объяснений тому, что этот дерзкий, до безрассудства самоуверенный молодой человек все еще жив, нет. Дорн из тех кого правильней всего было бы назвать «безпредельщиком». Он не признает авторитетов, берется лишь за ту работу, которую не взялся бы выполнять ни один наемник. А иных миссий ему и не доверяют. Если нужно совершить безумие, то Нуартье – самый подходящий для этого исполнитель. Язвительный, насмешливый циник, он искренне уверен в своей вседозволенности. Авантюрист по праву крови, мятежный духом цыган для которого жизнь это – свобода, нравом он схож с ветром. Такого не удержать ничем и никому, проще убить. Но и это задача не из легких, слишком уж пламенно и страстно влюблен он в даму по имени Жизнь.
5. Внешность.
У видевших Дорна хоть раз, скорее всего, разногласий относительно его внешности не возникнет. Он красив. Но привлекает или отталкивает эта красота – дело иное. Что-то дикое, безудержно опасное и хищное таится во всем его облике. В прищуренном взгляде зеленых глаз, цвета бутылочного стекла, в острой как лезвие улыбке тонких губ, в его мягких, по кошачьи плавных движениях, прямой осанке. Тренированное тело Дорна, сильное и гибкое, словно сплетено из клубка мышц, однако излишней мышечной массой не отягощено. Смуглая кожа и волосы цвета вороньего крыла довершают картину облика наемника.
6. Биография.
Многое творится на свете, такого, чего наука как она не старается, а объяснить не может. Но старой цыганке Фрейде никаких объяснений и не требовалось. Науке она не верила. За то верила своим картам. А карты в один голос утверждали, что сын скоро у внучки ее непутевой, Зары родится. Беда, ой, беда, не простит баро такого позора, Зара-то за сына его замуж выйти должна была, а тут… Ой, не простит.
Права была старуха. Не простил. Да, только в кругу, когда вокруг лишь огонь горит, а в руках только верный нож – все равны. Отстоял Рула свое право на Зару. Да, только уйти им пришлось. Далеко. Так далеко, что бы руки баро не дотянулись, а они у него длинные.
И сбылось предсказание Фрейды, громко огласил о своем явлении на свет новорожденный мальчик. Реми Ману – невинный плод порочной связи двух цыган.
Родители нарадоваться не могли своему чаду. Но кроме радостей семейная жизнь приносит и многие заботы. А по тому пришлось Руле заняться тем, что у цыган испокон веков получалось лучше всего – конокрадством. Новые времена, новые «кони». Теперь похищают, точнее, угоняют коней железных. Это Рула умел превосходно.
Реми же рос достойной сменой отцу. Маленький ловкач и проныра, он частенько забирался туда, куда не проник бы ни один взрослый. То в узкую форточку, что бы потом открыть дверь, поджидающим снаружи головорезам, то незаметно вытащить из кармана нужную бумагу или флешку, а то и просто следить за кем-то. Счастливое, беззаботное детство. Реми нравилось дурачить взрослых, те легко поддавались на очаровательную улыбку малыша и его чистый взгляд, не замечая, отплясывающих кульбиты на дне зеленых глаз, чертиков.
А потом пришло время отправляться в школу. Благодаря работе Рулы семейство Ману могло себе позволить отправить сына в одну из лучших школ страны. Однако, счета, приходившие родителям Реми, в основном покрывали не его учебу, а разбитые школьные окна и головы его одноклассников. Учебные заведения менялись одно за другим. И где бы Реми не учился, он всюду собирал вокруг себя маленькую банду сорвиголов терроризировавших всю школу. А все по тому, что свободолюбивый Ману не выносил жесткой дисциплины, не мог усидеть на месте во время урока и попросту скучал на занятиях, не представлявших для него никакого интереса.
Впервые в 16 лет оказавшись среди стритрейсеров, молодой цыган безнадежно влюбился в безумие скорости. С тех пор он стал постоянном участником гонок и частым победителем.
Родители хотели, что бы Реми перестал крутиться в опасной среде, что бы не участвовал больше в угонах и кражах, хотели даже отправить его продолжать учебы за границу. Сам Рула завязал уже с криминальной карьерой, открыв свою автомастерскую и пользуясь уважением и покровительством местной мафии, спокойно работал, получая честный доход. Но все имеет свою цену. И ценой законопослушной жизни Рулы Ману стал его единственный сын. О, нет, никакого насилия. 17-ти летнему Реми просто предложили стать чем-то большим чем был его отец. Ловкая игра на самоуверенности и амбициях молодого цыгана и вот, бросив школу, где он и без того редко появлялся, Ману занялся иным обучением. Отец не хотел, что бы его единственный и горячее любимый сын вырос убийцей. Наивный, он отправился за ним, в надежде вернуть Реми, пока еще не стало слишком поздно. Но опоздал. Парень оказался на редкость способным учеником. Великолепный стрелок с отменной реакцией, выносливый, ловкий, смышленый, он мог бы стать идеальным орудием убийств. Мешал только его непокорный нрав, не терпящий приказов, свободолюбивый и слишком горячий.
А над Рулой посмеялись и велели убираться к чертям. Разумеется, это не подействовало и, конечно, его убили. Как назвать случайность, из-за которой Реми оказался в этот момент там? Счастливой? Несчастной? Он видел, как упал его отец, как смеялись выродки, называвшие себя его друзьями. Хоть сам он друзьями их никогда не считал. А потом была лишь кровавя пелена перед глазами. И четыре трупа. Трое нападавших и его отец. Нет. Пять трупов. По тому, что Реми Ману улыбчивый, влюбленный в жизнь парень с огнем в сердце и ветром в голове умер там же. Его место занял холодный, расчетливый убийца. Да, теперь уже убийца, имеющий полное право на это звание. Дорн Нуартье – такое имя он взял себе с этого дня. Одиночка, не имеющий ни друзей, ни близких, только мать, существование которой он держит в строжайшей тайне, как свое единственное слабое место, единственный человек, еще помнящий Реми Ману и оплакавший его вместе с погибшим мужем. Он стал очень осторожен и почти неуловим. Даже заказчики не знают, существует ли на самом деле человек по имени Дорн или же, группа киллеров, прикрывается этим псевдонимом.
Нуартье живет, следуя за своими жертвами. Вот и сейчас ему предстоит очередное дело.
7. Недостатки и слабые стороны.
Молодой наемник излишне самоуверен и горяч. Он упрям, легко идет на риск. Чувство страха у цыгана, если и не отсутствует полностью, то очень сильно притуплено, при этом бояться за себя, он считает низкой слабостью не достойной мужчины. А бояться за кого-то… Ну, что ж близких кроме матери у него нет, а уж о ее безопасности он позаботился, так что и бояться ему нечего.
Не смотря на отличную физическую подготовку от вредных привычек Нуартье отказываться не собирается. Алкоголь и никотин всегда были его верными спутниками.
8. Личные вещи
«Джентльменский набор» киллера: армейский нож, пистолет с глушителем, аэрозоль со снотворным, мобильный телефон, наличность и кредитные карточки, оформленные на разных людей, ключи от автомобиля, пачка сигарет и зажигалка. В левом ухе – небольшая золотая серьга- колечко, на руке кожаный браслет- подарок матери, якобы амулет, хранящий любимого сына.
1. Имя, Фамилия.
Себастьян Карре/Sebastian Carre

2. Возраст.
19 лет
3. Раса/каста.
Человек/высший
4. Характер.
Эгоистичен, любопытен, очень эмоционален. Ироничен и склонен развлекаться за счет других. Основным пороком полагает скуку, однако, понятия о развлечениях у Себастьяна своеобразные. В общении с ним так же следует учитывать, что чувство стыда у этого человека если и не отсутствует начисто, то определенно где-то мирно спит, позволяя своему владельцу творить что ему вздумается. Избалован вниманием окружающих, полагает его (внимание) столь же неотделимой частью существования, как дыхание и потому ничего намеренно не делает, чтоб это внимание привлечь. Почему то на юноше всегда сосредоточены людские взгляды, куда бы он не пошел. В достижении своих целей может показаться беспринципным, однако следует своим внутренним законам чести и морали, которые никогда не предает. То, что его внутренние законы не соответствовать общепринятым, Себастьяна волнует мало. Мир для него - огромная сцена и он зачастую не видит особой разницы между игрой на подмостках и реальной жизнью.
5. Внешность.
Чуть выше среднего роста (175 см), строен, но излишней худобы не наблюдается, гармонично сложен. Волосы светлые, золотистого оттенка, длиной до лопаток, глаза синие. Лицо чуть вытянутое, с острым подбородком, прямым носом, тонкими бровями вразлет и мягким, по-женски очертанным ртом. Носит небольшие круглые очки в тонкой металлической оправе. У Себастьяна красивые руки, на среднем пальце левой всегда поблескивает простое серебряное кольцо с черным камнем. Одевается со вкусом, не жалуя официальные костюмы и иногда позволяя себе в одежде некоторую эксцентричность.
Мимика Себастьяна, с детства вращавшегося в среде богемы, очень разнообразна, хотя и сдержана. Жестикуляция так же весьма богата, хотя и не отличается особой экспрессией. Юноша хорошо знает, какое впечатление его внешность и речь производят на других людей и поддерживает это впечатление по мере своих сил и возможностей.
6. Биография.
Отца маленький Себастьян знал лишь по фотографиям в журналах и выступлениях по телевиденью - блестящий политик для своей страны, верный муж для своей жены и заботливый отец для своей дочери, он очень не любил вспоминать о своем первом браке, продлившемся всего год и о том, что у него есть еще один ребенок, кроме прелестной Валентины. Нельзя сказать, что этот факт был приятен для Себастьяна, но это не стало трагедией всей его жизни. У него была самая замечательная на свете мать. Прекрасной парижанке Мишель Карре, прозрачными синими глазами которой был когда то так очарован Роберт Леонгард, развод явно пошел на пользу. Малоизвестная театральная актриса была замечена на одном из спектаклей известным кинорежиссером, дебют Мишель в кино оказался удачным и предложения о работе посыпались как из рога изобилия. Большая часть детства Себастьяна прошла за кулисами сцены и на съемочной площадке. Добровольных нянек у него было предостаточно, управляться с камерой он научился раньше, чем с игровой приставкой, а монолог Гамлета читал так, что случайные зрители плакали. Когда Себастьяну было восемь Мишель предложили сняться в Голливуде. Разумеется, она забрала сына с собой.
В Америке Себастьян прожил пять лет, после чего, матушка спохватилась, что у ее дорогого ребенка как не было, так и нет приличного образования и написала бывшему мужу письмо с категоричным требованием выполнить отцовский долг и найти Себастьяну приличную частную школу в Англии. Уезжать от матери в негостеприимный Оксфорд Себастьяну не хотелось, но когда было нужно, нежная Мишель становилась воистину грозной, а потому спорить с ней мало кто решался. Так тринадцатилетний Себастьян оказался в Англии под незримым покровительством отца, с которым, наконец то, увиделся. Встреча эта знаменательной не оказалась, покровительство Роберта оставалось тайной, чтоб не воскрешать в прессе давний скандал с первым браком, а человек, которого Себастьян благоразумно называл при встрече отцом, чтоб потешить самолюбие последнего, как был так и остался чужим.
Когда Себастьян закончил школу и раздумывал, продолжать ли учебу в колледже, драгоценный родитель внезапно предложил ему поехать в вояж по разным странам вместе с их дружной семьей, которой, наконец, решил сына представить. Почему он вдруг стал рисковать вызвать скандал в прессе (ну или зачем ему нужен был этот скандал) юноша не знал, как не знали этого ни вторая жена отца, ни младшая сестрица Себастьяна Валентина, отнесшиеся к юноше скорее удивленно, чем недоброжелательно.
Эхимэ - один из череды городов, в которых побывал Себастьян вместе с «семьей». Здесь он находится уже неделю, но понять, что же нужно отцу, он так и не сумел.
7. Недостатки и слабые стороны.
Основной физический недостаток Себастьяна - близорукость. Какими бы декоративными не выглядели очки, юноша без них почти ничего не видит. Курит. Но эту привычку Себастьян хоть и считает вредной, искоренять не собирается, особенно когда выяснилось, что его отец ярый приверженец компании по борьбе с курением.
У Себастьяна очень тонкая кожа и на ней легко остаются синяки, хотя болевой порог юноши, напротив, очень высок и страшные на вид отметины на коже могут вовсе не причинять ему неудобств, кроме эстетических. Возможно именно повышенный болевой порог обуславливает практически отсутствующее чувство самосохранения Себастьяна. «Любопытство кошку сгубило» - это про него. Если юноше что то интересно, за ним он полезет куда угодно, даже в пасть льву - главное, чтоб мотивация была стоящей.
Ярко выраженных фобий у Себастьяна нет, хотя он как и в детстве, побаивается находится в одиночестве в темноте, хотя это скорее обуславливается излишней впечатлительностью юноши, потому что детские страхи обычно посещают его после просмотра какого-нибудь фильма ужасов, хотя ни в страхах, ни во впечатлительности, Себастьян вряд ли кому то признается.
8. Личные вещи
Серебряное кольцо на пальце левой руки, серебряный медальон с фотографией матери (ее подарок) на шее.
отыгрыш в коментариях
Быть жестоким Себастьян не любил. И быть слишком умным он не любил. А еще больше он не любил демонстрировать свои ум и жестокость окружающим. Жизнь становилась много проще, если сидящий напротив за столиком уютной кофейни собеседник, со снисходительной улыбкой рассказывающий юноше что-то о тонкостях ведения бизнеса и о том, как важно не попадаться на удочку конкурента, не имел представления о том, сколько Себастьяну понадобится времени, чтоб убедить его расстаться с контрольным пакетом акций своей компании. Если бы Карре привлекала стезя мошенника, он, вне всякого сомнения добился бы на этом поприще очень и очень внушительных успехов.
Но к счастью или нет, она Себастьяна не привлекала, как и романтика преступного мира в принципе. Его в этом мире привлекал всего один-единственный человек, которому только что на себе пришлось испытать, насколько жестоким может быть улыбчивый блондин - в том числе и к самому себе.
Совесть в таких ситуациях была плохой советчицей, как и беспокойное сердце, требующее немедленно прекратить, обнять, объяснить… Обоих Себастьян задвинул подальше, с холоднокровием естествоиспытателя отмечая, что исходная информация верна, прогноз поведения объекта верен, инсайд наступит через четыре секунды, а до этого, исходя из всех невербальных признаков, с вероятностью 80 % последует…
Знать о ударе и суметь от него уклонится - разные вещи. Знание мешает там, где должны действовать инстинкты. У Себастьяна подобных инстинктов и не было никогда, поэтому, даже увидев как дергается плечо Дорна и как летит навстречу его лицу тяжелый кулак, вовремя среагировать у него не получилось. Инстинктивно податься назад - да, но не больше. О большем позаботился попавший под ногу мелкий камушек. Себастьян чуть дернулся и удар, грозящий сломать его нос прошел вскользь по скуле. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтоб в голове у юноши зазвенело, в глазах потемнело, а ноги подкосились. А когда он вновь обрел способность видеть и слышать, оказалось, что упасть ему не дали и теперь вообще никуда деться не дадут. Что, вообщем-то, и требовалось.
- Значит позаботься о том, чтоб мне больше никогда не приходилось так делать, - пробормотал Себастьян, куда то в шею Дорна. Впрочем, не факт, что тот его вообще слышал, он был занят. Юноша чуть отстранился, осторожно коснулся поврежденной скулы кончиками пальцев и зашипел. - Больно…
Конечно, синяк - это не такая большая цена за то, чтоб Дорн перестал упрямиться и играть в героя, но все равно неприятно. Особенно после того, как богатое воображение подкинуло ему видение собственного распухшего и синего лица. Себастьян прикрыл глаза и застонал. Потом он обреченно вздохнул и обнял зеленоглазого за шею, тесно прижавшись к нему. Должна же у пострадавшего быть радость в жизни?
- Я есть хочу, - пожаловался юноша похитителю. - Согласен даже на фастфуд. Поехали уже… куда-нибудь, а?..
Себастьяну уже никуда не хотелось - ни в ресторан, ни в кино, он был не против съесть гамбургер, сидя в машине вместе с Дорном и просто спокойно подождать наступления вечера. Но в этой ситуации разумнее всего было предоставить право выбора зеленоглазому. А то кто его знает…
- А еще я тебя люблю, - чуть не забыв, добавил Себастьян, легко целуя губы Дорна. - Так что стокгольмский синдром все же бывает.
Не сложно догадаться, что со спортом Дорн был дружен, прекрасно подготовлен и далеко не всякая физическая нагрузка могла вбить его из колеи. На памяти Реми такое произошло в начальной школе, когда неподготовленных детей заставили бежать стометровку. Разумеется, прийти первым было делом чести. Конечно, же маленький цыган здорово обставил всех своих одноклассников в очередной раз доказав право на лидерство. Но, как потом шумело в голове, перед глазами плавали черно-белые пятна, а воздух которого очень не хватало колол горло. За то мальчишка был абсолютно счастлив. Сейчас Дорн чувствовал то же самое. Сознание только-только начало проясняться, выныривая из муторного бреда на грани безумия. Так бывает, когда просыпаешься после ночного кошмара и видишь, что вместо зловещего диска луны светит солнце, и все хорошо, просто по тому, что иначе и быть не может.
- Пароли тебя мало в детстве. – в голосе похитителя звучало неприкрытое облегчение и от чего-то ни капли обиды. Впрочем каких бы то ни было угрызений совести относительно слегка попорченного лица Себастьяна он тоже не испытывал.
Нуартье отступил на полшага назад любуясь делом своих рук. Кулаков, если быть точнее.
- Добро пожаловать в детство.- чуть улыбнулся он. – И в парке побывали, и из рогатки пострелял, ну, как же без синяков?- наемник оставил невесомый поцелуй чуть выше места удара. Очевидно, вместо извинений. – Считай, что наверстал упущенное.
Стоять просто так посреди безлюдной полянки, обнимая блондина, от чего-то казалось чем-то очень-очень естественным и правильным. Разве может быть по другому? Дорн нехотя отстранился:
- Лентяй. – фыркнул он. – Не ты ли читал мне вдохновенные проповеди о вреде фастфуда? А теперь решил сжить меня со свету? Не позволю. – цыган зажмурился, то ли от удовольствия, то ли от солнца – Вот сам ужин и приготовишь. Торжественно обещаю помогать. – Нуартье улыбнулся обнимая блондина за талию. – Мы, ведь, все равно собирались домой.
Но сюрпризы Себастьяна на этом не закончились. Впрочем, в этот раз Дорн ни что не заставило бы усомниться в словах блондина.
- Я тебе покажу стокгольмский синдром!- возмутился наемник, отвечая на поцелуй и тут же переходя к новому.- Может быть ты и псих, а я – нет. Так, что никакие синдромы тут не при чем. Люблю и точка. И, вообще, ты кормить меня собираешься?
Говорят - счастье похоже на стекло. Его не замечаешь, пока не разобьешь. Себастьян всегда считал это утверждение неправдой. Его жизнь была спокойной, легкой и веселой. В ней было множество людей, которые любили его - очень разных людей, и хороших и не очень. В ней было множество занятий, которые ему нравились и наполняли жизнь смыслом. В ней было множество ярких переживаний, которые не давали заскучать в уютном мирке, которым могло стать - но не стало - его существование. Счастье Себастьяна походило на прохладу сине-зеленой речной воды - приятную, настоящую осязаемую. В нее можно было погрузиться целиком или слегка тронуть ладонью - по желанию. Но она была, ее было видно и, конечно, разбить ее было нельзя - вода всегда восстанавливает свою форму.
Так было, пока Себастьян не очнулся ранним утром в незнакомой квартире, отходя после действия снотворного и от внезапной пощечины - до этого его действительно никогда не били по лицу. Юноша никогда в жизни не признался бы сам себе, что вспомнилось ему в этот момент, отделяющий навеянный транквилизаторами сон от реальности и человека в ней. Мгновенную нервную дрожь от макушки до пяток, стальной обруч, сдавивший грудь и ужас от понимая, что сейчас все начнется сначала, все будет как тогда и… Не продлилось это и секунды и в эту же секунду Себастьян приказал себе успокоиться забыть. Он умел, его долго учили. Он успокоился. Должно быть Дорн действительно был в шоке, ведь пленнику полагалось бояться, но именно страха в Себастьяне не было. Похищений он больше не боялся.
Но именно в тот момент все пошло не так. Счастье перестало быть речной водой, словно бы исчезнув, растворившись в другом человеке, который, по мнению Себастьяна, вовсе не был подходящим сосудом для этого. Счастья не стало видно, его даже почувствовать не получалось. А быть несчастным Себастьян уж точно не собирался.
- У тебя всему найдется подходящее оправдание, - негромко фыркнул юноша, не уточняя, что именно имеет ввиду - удар в частности, поведение вообщем или вообще что-то третье. - Если ты не будешь снова лепить из меня Фемиду, я согласен тебя накормить.
Взбесить, сделать больно, заставить ненавидеть и желать убить, пробудить неприятные воспоминания и ассоциации - только в эти моменты счастье, ставшее стеклом, шло сетью мелких трещин и становилось заметно, осязаемо. Себастьян даже почувствовал что-то вроде укола совести. Что-то ему подсказывало, что все произошедшее далеко не в первый раз.
Юноша улыбнулся и встав на цыпочки, обхватил шею Дорна кольцами рук, прижавшись щекой к его щеке.
- Честный и смелый, как рыцарь из легенды, - прошептал он, касаясь губами уха похитителя.- Ты уверен, что в прошлой жизни не был Робином Гудом? Тебе бы пошло.
Дорн умел удивлять. Конечно, в чувствах его Себастьян не сомневался - уже сравнительно давно не сомневался, буквально с холодного душа, но одно дело знать, а другое дело услышать признание, которые - юноша был уверен - нельзя было вырвать у зеленоглазого даже под пытками.
До машины они дошли быстро. Себастьян был рад покинуть этот парк, оставляя за спиной слишком… много разного. Казалось, отголоски чувств и эмоций кружат в воздухе, подобно пыли, забивая легкие и мешая дышать. Уехать из парка было словно… перевернуть страницу. Оставить прочитанное в себе, но не зацикливаться на нем. Так было правильно.
Бывают сны на грани реальности, когда запутавшись в лабиринтах ночных грез начинаешь забывать о том, что есть еще и иной мир и хочешь не хочешь придется возвращаться туда, как только настанет утро. К вящему облегчению, или же сожалению. Но возвращаться приходится всегда. Бывает и наоборот: реальность на грани сна. Вопиюще заявляющая о полной невозможности своего существования, но тем не менее происходящая здесь и сейчас, словно бы на зало всему сущему. Дорну нравилось поступать наперекор. Было в этом что-то… честное, что ли. И сегодняшний день ему тоже нравился. Со всеми его глупостями, ошибками, раздражением и невыносимым блондином. Может быть именно по тому, что все это тоже было наперекор? Чему? Кому? Здравому смыслу? Законам бытия? Британскому министру, решившему рискнуть собственной дочерью? К чертям! Все это интересовало цыгана не более, чем прошлогодний снег. Главное, теперь он поверил. Признался, не столько Себастьяну, сколько самому себе. И, то что раньше казалось только игрой, в чем Дорн себя убеждал раз за разом, вдруг стало настоящим.
Уже в машине Нуартье от чего-то пришла на ум Валентина. А что было бы, пойди все по изначальному плану? Он усмехнулся. Лицо, как казалось наемнику, когда-то давно очаровавшее его с фотографии, упорно не желало всплывать в памяти. Стерлось. За ненадобностью.
- Знаешь, при встрече, я неприменно скажу твоему отцу «спасибо».- пожалуй, вышло слишком жестко, но сдержать мысль в себе цыгану не удалось.
До дома добраться удалось быстро. И когда только Дорн начал называть эту убогую квартирку «домом»? Впрочем, не важно.
Лифт за прошедшие пол суток работать перестал. Живо же его успели угробить. На лестницу пройти незамеченными не удалось, новеньких здесь замечали быстро. Нуартье недовольно выругался, но больше для порядка.
- Надеюсь, ты не собираешься снова доверить мне лук?- спросил цыган, бросая куртку наугад куда-то в сторону дивана и повернулся глядя на Себастьяна самым честным взглядом на который только был способен. – Может я лучше не буду тебе мешать, а? – с едва ли не робкой надеждой в голосе спросил он, - Тебе ведь все равно совесть не позволит оставить меня голодным перед ответственным вечером. – Нуартье улыбнулся с некоторой неприязнью и, даже, опасениями косясь на кухню. Это место всегда вызывало у него состояние близкое к фрустрации. Это ж надо, вокруг столько холодного оружия, а он среди всего этого совершено беспомощен, понятия не имя, для чего все эти «орудия пыток» применяются.
Искушение было велико. Искушение выбрать какой-нибудь многоингридиентный рецепт и заставить Дорна помогать чистить и резать продукты, стоять у плиты или смешивать соус. Но во-первых, как ни крути, больше всего возиться пришлось бы все равно Себастьяну, а во-вторых…
- Конечно, для тебя - никакого лука и никакой кухни, - с бодрой улыбкой заявил юноша похитителю, аккуратно снимая светлое пальто, которое почему-то даже не замаралось ни от близкого соседства с трупом, ни от катания по травке. И в пол голоса добавил, - Здоровье то дороже, да…
Шутки шутками, но давать Дорну в руки нож и луковицу Себастьян больше не собирался. Он, вообщем, и картошку не собирался, с зеленоглазого бы сталось превратить и ее в оружие массового поражения.
Юноша мягко улыбнулся и коротко поцеловав похитителя в щеку, направился на кухню. Тратить время на приготовление чего-нибудь этакого откровенно было лень. Себастьян задумчиво изучил содержимое холодильника и решил, что картошка -это решение всех проблем. Особенно если есть сливки, в которых эту картошку можно приготовить.
Через полчаса картофель в сливочном соусе с пряными травами, так удачно нашедшимся в кухонном шкафчике, уже был разложен по тарелкам и аппетитно пах, будоража не евший целый день желудок.
- Кушать подано, сэр! - Себастьян изобразил элегантный поклон, входя в комнату и насмешливо улыбаясь, что несколько смазывало эффект. - Позвольте проводить Вас к столу?
Вначале, Дорн решил, что ему показалось. Не стоило верить не только глазам своим, но и ушам. А за одно еще и словам. Правда, не своим, а Себастьяна. Что бы блондин его добровольно освободил, от кухонной каторги, нет, этого просто не могло быть. Не упустит же мистер Карре такую великолепную возможность отыграться за прошлый раз? Или все-таки упустит? Так, расслабляться нельзя, он, наверняка, что-то задумал! Ведь, задумал же?
Цыган недоуменно посмотрел вслед скрывшемуся на кухне блондину. Пару секунд он стоял глядя на закрывшуюся дверь, пытаясь сообразить, чем же заняться ему. Не имея иных альтернатив Нуартье отправился готовить все необходимое для вечернего рандеву. Впрочем, много времени это не заняло. Наемник-то ехал всего на всего похищать девушку, для дальнейшей передачи ее заказчикам. То, что юная леди должна быть в целости и сохранности так же было заранее оговорено, по этому из оружия у Дорна была лишь пара пистолетов и запасные обоймы к ним. Винтовка тоже была. Привычка возить с собой любовь всей жизни – Лайт Фифити была неизменной и, как показывал опыт, крайне полезной. Легкий бронежилет так же наличествовал. Впрочем. это была скорее игрушкой. Ни от чего крупнокалиберного он спасти не мог, слишком тонок, но все-таки какая-никакая, а защита.
Cо всеми приготовлениями киллер справился до обидного быстро и даже успел отнести все необходимое в машину, а кухонная дверь так и не открывалась. За то умопомрачительный запах от туда… Дорн приуныл, подумав, что очевидно это и есть Месть Себастьяна, пытать его сногсшибательными ароматами из кухни, не пуская туда. хотя, кто сказал, что его не пускают? И вообще, когда это Нуартье спрашивал разрешения?! Да, пусть только попробует! Преисполнившись боевого духа и решимости цыган отправился на кухню, рискующую стать полем боя. Точнее, собирался отправиться, едва не столкнувшись с появившимся в дверях Себастьяном. Умеет, же он вовремя появиться. Сообщение о готовности обеда было едва не встречено глупым : « Правда, что ли?», к счастью цыган вовремя подавил в себе неуместный порыв. Вместо этого на лице появилась ставшая уже привычной улыбка балансирующая на грани насмешливости и едкости:
- Благодарю, Вас, сэр. – Дорн кивнул с важным видом. – Извольте огласить меню на сегодня.
Неторопливо пройдя на кухню( хоть эта неторопливость и давалась ценой титанических усилий), Нуартье недоуменно взглянул на Себастьяна:
- Будьте добры объясниться, почему стол не сервирован подобающим образом? В это время дня я обычно предпочитаю другой сервиз. Кроме того, куда делось столовое серебро? Где ножи? – сдержать смешок так и рвущийся при последней фразе все-таки не удалось. И хорошо, по тому что сил сдерживаться у цыгана все равно уже больше не было, желудок от такого издевательства сжался в комок и жалобно заныл.
- Приятного аппетита.
Наемник подождал пока господин новоявленный шеф-повар-официант-метрдотель займет свое место и принялся за еду.
- Вкусно. – скрывать восхищение было бесполезно. Для не избалованного домашней едой цыгана простая картошка в соусе казалась верхом кулинарного творчества, а если учесть сколько времени он не ел… В общем, только что Себастьян заполучил самого верного почитателя своих кулинарных талантов. - Тебя стоило похитить, как минимум для того, что бы попробовать твою стряпню.- отправляясь за добавкой наемник легко поцеловал своего "кормильца".
Добавка почему-то закончилась еще быстрей, чем основная порция. Нуартье с грустью взглянул на опустевший противень.
- Как тебе это удалось? В холодильнике ведь ничего съедобного не было. – поразился наемник, убирая со стола грязную посуду. Бросив короткий взгляд на раковину он повернулся к блондину.- У меня есть хорошие новости для тебя: посуду мыть не надо. – улыбнулся он.
Было тепло и светло. Незатейливый обед на маленькой кухне, шутки, улыбки Дорна, спокойное и обманчиво постоянное ощущение дома. Себастьяну просто было хорошо улыбаться и молчать, едва касаться кончиками пальцев чужой руки и ловить взглядом солнечный блик на смуглой щеке. Он не мог припомнить, как давно ему было так безоблачно приятно находиться рядом с кем то. Меньше двенадцати часов прошло с тех пор, как он открыл глаза и увидел этого человека, но он уже успел шагнуть за ту грань, которая отделяла Себастьяна от всех других людей, неважно считались они его друзьями или нет. Дорн эту грань пересек легко, словно ее и не существовало никогда и юноша не мог не признать, что это было приятно и так… правильно. Себастьян даже себе не мог толком объяснить, как так получилось.
- Я фокусник, - застенчиво улыбаясь, признался юноша, гадая серьезно ли зеленоглазый говорил о отсутствии съедобных продуктов в холодильнике. По всему выходило, что да. Себастьян прикусил губу, чтоб не рассмеяться и усиленно захлопал ресницами. - Фокус создания еды довольно простой, но многоуровневый. На первом уровне ты находишь в холодильнике такую несъедобную вещь, как картофель, тщательно очищаешь его от ядовитой кожуры, режешь, солишь и выкладываешь в волшебную миску. Закрываешь миску платком, говоришь волшебные слова - я тебе их не скажу, профессиональный секрет! - убираешь платок и заливаешь картофель столь же несъедобным продуктом под названием «сливки». Они тоже иногда могут находится в холодильнике, хотя имеют привычку перемещаться из магазина в магазин. Потом снова закрываешь волшебную миску платком, читаешь волшебные слова и ставишь в разогретую духовку. Читаешь над духовкой заклинания. Потом вынимаешь волшебную миску, накрываешь платком… - Себастьян не выдержал и хихикнул. - Ну, думаю, ты меня понял.
Картофель и правда получился очень даже ничего, несмотря на то, что местами подгорел - духовка здесь была совершенно отвратительная. После целого дня без еды можно было съесть все, что угодно, даже подошву от ботинка, а юноша все же готовил достаточно хорошо, чтоб так о своих блюдах не отзываться. Дорн вот даже похвалил. Себастьян заслуженно собой возгордился.
- Да, отличная новость, - без особого выражения подтвердил юноша, делая глоток воды из стакана и стараясь не думать, почему посуду мыть не надо. Он подозревал, что знал - почему, но так отчаянно не хотелось вспоминать, что через несколько часов…
«Еще долго» - напомнил он себе, поднимаясь вслед за Дорном и медленно обнимая его за шею. - «Еще так много времени и не нужно ни о чем думать»
Он легко коснулся губами виска похитителя, медленно, едва касаясь скользнул по скуле, к подбородку и на несколько мгновений застыл, закрыв глаза и слушая дыхание Дорна, грудной клеткой ощущая ритм его сердца. Себастьяну казалось что сейчас он может даже почувствовать ток его крови.
- Я люблю тебя, - проговорил он не открывая глаз и чуть улыбаясь. - Может быть это и правда Стокгольмский синдром, но я люблю тебя.
Себастьян открыл глаза, взглянув на Дорна удивительно ясно, этого не смогли исказить даже чуть затемненные очки.
- Никогда в жизни я не подумал бы, что мне может понравится мужчина, который при первой встрече меня ударил, - он рассмеялся, медленно покачал головой и отступил на шаг, разрывая контакт тел. - С тобой все не так.
Если бы кому-нибудь пришло в голову описать «любовь» одним словом, то самым точным и общим определением для этого было бы «безумие». Любовь, это – безумие. Но разве есть в безумии, что-то хорошее? Наверное, лишь, то что безумцы счастливы.
И Дорн, был счастлив. Нет, в безумствах наемник и прежде недостатка не испытывал, да. Cчастлив…пожалуй, был, но не так, ведь никогда раньше у него не было синеглазого, золотоволосого счастья. Вот такого, как это, обнимающее его сейчас с какой-то пронзительной, едва ли не обреченной нежностью. И откуда оно только взялось? А главное, почему как-то само собой стало таким важным, таким единственным и незаменимым?
Дорн прикрыл глаза, не желая не видеть не чувствовать ничего вокруг, кроме Себастьяна:
- Лучше я сделаю вид, что ничего не слышал о Стокгольмском синдроме. Не хочу никаких оговорок. Это звучит как оправдание.- меньше всего на свете цыгану хотелось сейчас отпускать от себя совсем недавно осознанное счастье. Даже на тот маленький шаг, который сделал Себастьян.
Нуартье хмыкнул дернув плечом:
- Со мной-то? Это с тобой все не так. – насмешливо парировал , - Людей похищать мне прежде доводилось, заложников брать, тоже, а вот влюбляться….- наемник весело рассмеялся. – Так, что всему виной ты.
Улыбка сошла с лица цыгана так же быстро как и появилась на нем. Заложники, похищения, заказы… Все это наводило на не слишком приятные мысли. Особенно сейчас. Впрочем, такое ценное время, повинуясь одному ему ведомому капризу самого себя, было благосклонно и не спешило стремительно пролетать мимо... Но все же… Нуартье протянул руку к лицу Себастьяна, дотронувшись до его щеки, потом двумя руками, очень осторожно снял с него очки, не глядя, отложив их на стол. Несколько секунд Дорн просто смотрел на блондина, будто решая что-то для себя.
- Я…- он осторожно взял лицо Себастьяна в свои ладони, - обещаю, что вернусь. Я всегда буду возвращаться к тебе. – слова давались трудно. Так всегда бывает, когда ломается последний барьер. В парке, после ударной дозы адреналина, было куда проще говорить, то что, казалось, не будет и не может быть произнесено никогда. А сейчас…Никакие барьеры, ведь, больше не нужны, так?
Определенно, такие победы над собой должны быть достойно вознаграждены. А Себастьян был его законным трофеем. Цыган шагнул вперед, запутываясь пальцами в льняных волосах и наклоняясь, за законным поцелуем. Долгим, страстным, не дающим возможности для отступления. И, еще, кажется, жадным.
Разум постепенно уходил куда-то в свободное плавание, на прощание подсказывая, что если высокий ворот безрукавки мешает добраться, до столь желанной шеи, то ее можно и нужно снять. Вот так, хоть, можно было и аккуратней. Или, аккуратней уже бы не получилось?
Безрукавка осталсь составлять компанию очкам, где-то на кухне. Каким образом им удалось добраться до комнаты Дорн не понял. Кажется, обошлось даже без жертв и разрушений. Случайно опрокинутый стул с сумкой, не в счет, нечего подло попадаться под ноги.
Себастьян соврал бы, если бы сказал, что не в состоянии сейчас думать. Пока – пока! – мысли в голове все еще присутствовали и были вполне связными, как, например та, что очкам снова суждено остаться на кухне, и как же он потом будет до них добираться и та, что тонкий черный трикотаж в руках Дорна как то очень угрожающе трещит и та, которая прикидывала, а не поторопились ли они со всеми этими признаниями, отмеченными маркером «всегда»…
Поцелуй в шею, как выстрел в воздух – мысли испугались и разбежались кто куда, изредка выныривая из самых неожиданных мест. Ровно до того момента, когда Дорн и Себастьян добрались до комнаты.
Мягкий свет, струящийся из окна теплым потоком, омывал центр комнаты и накидывал тонкие теневые покрывала на углы. Себастьяну казалось, что в этом доме «тишина» - слово совершенно незнакомое, но сейчас был именно тот случай, когда он ошибался. Тихо. Подсвеченные солнцем пылинки танцуют в воздухе. Юноша не мог отделаться от ощущения, что все это происходит не с ним, или, по крайней мере, снится.
Руки Дорна на талии. Его глаза, смотрящие слишком нежно и пристально. Его губы –мягкие и чуть горчащие. Жесткие подушечки длинных пальцев, скользящие по коже спины раздражающе легко, так, что хотелось одновременно отодвинуться от щекочущего прикосновения и податься назад, чтоб почувствовать больше. Зеленоглазый обращался с Себастьяном как с фарфоровой вазой – нежно, аккуратно и трепетно, отчего юноше хотелось одновременно рассмеяться, возмутится, доказать обратное и расплакаться. Но он просто качнул головой, прогоняя лишние мысли и отбрасывая назад волосы и потянулся за очередным поцелуем, медленным и глубоким, смакуя вкус Дорна, вбирая его в себя, чтобы смешать со своим и сделать своей частью.
- Дорн, знаешь, я… - Себастьян взглянул в глаза похитителя и забыл, что хотел сказать. Вспышка желания была острой и почти болезненной, перед глазами закружились черно-белые пятна, а вместо воздуха груди образовался горячий шар. Себастьян боялся говорить, двигаться, даже дышать, ему казалось, что стоит сделать хоть что-то - и его разорвет на части концентрированная в крови энергия.
Руки юноши судорожно вцепились в плечи Дорна - совсем не нежно и, наверное, болезненно, это не было ни лаской, ни объятием. Пальцы сжались как тиски, вместе с нарастающей… потребностью ощутить любимого человека ближе, вплавиться в него, перетечь и остаться навсегда, вместе с горячей волной жажды, где то глубоко внутри рождалась дрожь паники - иррациональной и не поддающейся осмыслению.
Себастьян поднял глаза на Дорна и тут же закрыл их, уткнувшись лицом тому в шею, стараясь дышать неглубоко и спокойно, как его когда то учили. Ничего, конечно не получалось, но полминуты он честно пытался. Потом открыл глаза и пожаловался:
- Ты странно на меня действуешь, - юноша разжал пальцы и провел ладонью по спине Дорна, сначала вниз, потом обратно. - Возвращаешь в детство. Иногда это неплохо. Иногда… - Себастьян чуть улыбнулся, потянувшись за новым поцелуем, - раздражает.
Пуговицы на модной рубашке, выбранной Себастьяном не только из-за ее красоты, но и из-за собственной вредности, были мелкими, хитро завернутыми под слоем ткани и расстегиванию поддающиеся плохо, тем более, когда пальцы подрагивают, а голову ведет. Юноша раздраженно зашипел, когда пуговица в очередной раз не пожелала выскальзывать из петли.
- И да, ты был прав, - Себастьян фыркнул и толчком заставив Дорна сесть на диван, опустился перед ним на колени. - Но я говорю это в первый и последний раз.
Юноша сияюще улыбнулся, глядя на похитителя снизу вверх и положил ладонь на смуглый живот над поясом брюк.
Чем бы это ни было: сном, сказкой, бредом, фантазией, явью или сумасшествием, Дорн без колебаний продал бы душу и, что угодно еще, за каждое из переживаемых им сейчас мгновений. Близость пьянила, отсекая от реальности, сужая мир до гладкой, чуть прохладной кожи под пальцами, стука сердца, дыхания, льняных волос… Глаз, не хватало глаз блондина, Дорн хотел видеть его лицо, знать, что он чувствует. Но для этого нужно было отстраниться, разорвать тесные объятия, но Нуартье не мог заставить себя отпустить Себастьяна ни на миллиметр дальше. Цыган не торопился. Ему требовалось убедиться, что все это правда, происходящая здесь и сейчас, что Себастьян не призрак и не иллюзия. Может быть поэтому, прикосновения Дорна были так легки и невесомы, он боялся спугнуть наваждение, словно Себастян был бесплотной иллюзией рискующей исчезнуть от одного неверного движения.
Мыслей не было, сознание заволокло чем-то теплым, невообразимо мягким, имеющим запах и вкус синеглазого пленника. И Дорн падал, не предпринимая никаких попыток высвободиться. С каждым поцелуем, каждой лаской увязая все глубже и глубже, желая лишь одного: каждой клеточкой своего тело, всем своим естеством чувствовать того, кто непонятным образом вдруг стал необыкновенно важен и так необходим.
Оказавшись в залитой закатным светом комнате, цыгану показалось, что они попали в другой мир или параллельное измерение. Солнечное золото превратило убогую комнатушку в нечто невообразимо чудесное. Или во всем виноваты губы блондина, такие горячие и требовательные?
С Себастьяном, что-то происходило, что-то неуловимо менялось в блондине, то как скользили его руки, как поцелуи стали вдумчивей…Дорн отстранился, чуть-чуть, самую малость, ровно на столько, что бы иметь возможность взглянуть на лицо недавнего пленника. Как раз вовремя, тот, кажется, собирался, что-то сказать, но… нет, не судьба, поцелуй вышел слишком жарким, выбивающим не только дыхание, но и мысли.
Резко впившиеся в плечи руки произвели оглушительное впечатление. Краешком сознания, он еще успел удивиться, откуда в обманчиво хрупком юноше столько силы, но тут же отдернул себя, ведь, он и прежде попадался на эту удочку. Плечи под ладонями Себастьяна горели. Но, вовсе не от боли, а от того, что цыган с трудом сдержался, что бы не швырнуть блондина на диван не размениваясь более на робкие ласки. Страсть ослепила на несколько бесконечно длинных мгновения. Ровно до тех пор, пока Дорн не почувствовал как Себастьян уткнулся ему в шею. Блодин казался в этот момент таким беззащитно трогательным, что сердце сжималось. Цыган чуть улыбнулся, в ушах все еще стучала кровь, но он уже снова владел собой в достаточной мере, что бы не совершать глупостей и дать синеглазому пленнику право выбора.
Впрочем, Себастьян уже все решил.
- Надеюсь, я не напоминаю тебе, кого-то из твоих зануд-учителей? – рассмеялся цыган.
Наблюдать за попытками мистера Карре справиться со зловредной рубашкой было бы забавно, если б она не оказывала такого отчаянного сопротивления и блондин действовал чуть быстрей.
- Это нужно отметить. Сейчас же.- обрадовался цыган признанию своей правоты, хоть и не совсем понял о чем речь. Точнее, не понял совсем, ну, какое к черту понимание, когда длинные пальцы воющие с пуговицами всякий раз дотрагиваясь до груди оставляют на ней пылающие следы?
Дорн даже хотел ему помочь, но только сейчас заметил луч солнца упавший на грудь Себастьяна. Он даже немного ревновал к этому нахальному лучу, так вольготно оставившему свой росчерк на груди ЕГО пленника.
- Каков наглец!- возмутился он, потянувшись было, что бы прогнать мерзавца, но тут теплая ладонь легла ему на живот, ударив током по нервам, выбивая из груди хриплый то ли стон, то ли рык, оставляющий за собой лишь жажду обладания, полного и безоговорочного.
Резким движением он потянул Себастьяна за ремень брюк, заставив подняться и тут же опрокинув на себя. Новый поцелуй вышел жарким, напористым, Нуартье диктовал свои правила, упиваясь вкусом пленника, ощущением тяжести его тела, его страстью и желанием одним на двоих.
Перевернувшись вместе с блондином подминая его под себя, цыган приподнялся над ним на локтях, вид у него был… голодный хищник. Очень голодный. Впрочем, Себастьян тоже, явно не был расположен долго ждать, его ласки становились все более резкими, нетерпеливыми. Дорн дотронулся губами до ключицы синеглазого, двигаясь в точности по линии прочерченной лучом, поцелуи укусы, снова поцелуи, попутное избавление от остатка одежды, удивительно быстрое.
Стоны, срывающееся дыхание блондина, его неправдоподобно гладкая кожа, не одного шрама, подумать только, бывает ли такое? Его руки горячие, такие горячие, то нежные, то впивающиеся тисками.
Дорн старался. Он очень старался не причинить боль, впрочем, самообладания хватило не на долго. Он вообще плохо помнил произошедшее, только текущий по венам, циркулирующий в каждой клеточки тела раскаленный метал, движение, стоны. Свои? Себастьяна? Не понять. И только одно одно настойчиво билось, даже не в сознании, во всем естествен цыгана: «Мало, мало, мало!»
- Черт бы тебя побрал… - на выдохе, - нет, и ему не отдам. - задыхаясь.
Кто бы мог подумать, что вечность бывает такой короткой? Ослепительная вспышка то ли счастья, то ли безумия, выгибающееся дугой тело, не свое, по тому что еще секунда и своего уже не чувствуешь, толь блаженство, одно цельное и неделимое.
Когда цыган открыл глаза, понял, что лежит рядом с Себастьяном, удобно устроив голову у него на груди и держит его за руку. Дорн улыбнулся, блондин, его блондин все еще дышал чуть неровно.
Душная, тяжелая волна, сплавленного с паникой, почти навязанного удовольствия, медленно поднялась в груди, неотвратимо затопила легкие, перехватила горло, острым ножом полоснула по оголенным нервам и ударила в голову. Себастьян уже плохо понимал, где он, с кем и что происходит. Он не знал, что должен делать и должен ли?.. Хотелось только… Он даже не знал, чего ему хотелось, не мог облечь это в слова. Сейчас он был листом, уносимым бурным потоком, листом, от которого не зависело ничего и он мог просто… ждать, что с ним произойдет дальше.
Слишком много жара. Слишком много ощущений. Слишком… много. Всего. В ушах грохотали цимбалы - яростно, громко, в ритме бьющейся в висках крови. Возможно это и была кровь, Себастьян просто не мог разобраться.
Шутить, насмехаться… думать резко расхотелось, ему просто не оставили такой возможности. То, что он сейчас чувствовал не было любовью - слишком яростно, болезненно, дико и ярко… Ярко. Мир словно затопило цветом, вкусом, запахом. Может быть это была страсть - ну та, о которой так любят писать в романах, сжигающая города, поворачивающая вспять время и все такое. И наверное, было совершенно неважно, что у Себастьяна было другое определение слова «страсть», потому что все что было раньше можно было смело вычеркивать из памяти, как более неактуальное.
Горячие руки, требовательные губы, навалившееся сверху обжигающее тело - Дорн был словно соткан из пламени, из мириадов искр, каждая из которых била по оголенным нервам, когда он просто дышал, прикасался, смотрел. Особенно когда он смотрел. Выдержать этот взгляд зеленых глаз Себастьян просто не смог и прикрыл свои глаза дрожащими ресницами. О ровном дыхании не шло и речи, оно вырывалось из груди сдавленными хрипами и стонами. Юноше было одновременно очень хорошо и так плохо, что он отчаянно желал умереть и больше никогда не рождаться, но что-то неясное удерживало, не давало этому желанию оформится до конца. Может быть именно это, и называется любовью. И, конечно, совершенно неважно, что раньше слово «любовь» Себастьян тоже понимал совершенно иначе.
Обнаженная золотистая кожа Дорна, словно впитавшая в себя жар южного солнца, манила прикоснуться к себе, и Себастьян не смог этому сопротивляться. Скользить ладонями по плечам и спине было мало и Себастьян нетерпеливо изогнулся, прижимаясь всем телом, и закидывая ногу на бедро Дорна. Вот где то между поцелуями доверчиво открытой шеи и требовательной лаской рук, скользящих по ногам крышу у юноши и сорвало окончательно.
Дорн, наверное, что-то говорил, но Себастьян не слышал, он слышал лишь грохотание крови в ушах и даже не слышал, а ощущал собственное судорожное дыхание. Его ладони беспорядочно скользили по спине любовника, пальцы спивались ногтями, остро и болезненно чертя узоры вдоль позвоночника - вниз от плеч и вверх, подушечки пальцев ощущали влагу, но кровь или пот было не разобрать, собственно, Себастьяну было все равно, как, надо полагать, и Дорну, который был слишком занят, чтоб обращать внимания на столь незначительные мелочи.
Боль? Боли Себастьян не чувствовал. Или чувствовал, не понимая, что это боль. Тело горело и плавилось, все чувства, все ощущения сплетались в один клубок и нельзя было разобрать где кончалось одно и кончалось другое. Может быть удовольствие было смешано с болью. Может быть он их просто перепутал. Если говорить откровенно, Себастьяна это абсолютно не волновало. Его не волновало ничего, кроме грохотания цимбал, близости Дорна и постепенно нарастающего тягучего жара, грозящего вырваться на волю и спалить все вокруг к чертям.
Волны удовольствия, наверняка морские, потому что соленые, были жестоко и били покорное тело о камни долго, наверное, несколько веков, чтоб, наконец, приливной волной выбросить на берег - усталого, задыхающегося и совершенно, абсолютно опустошенного.
Кажется, на несколько минут Себастьян потерял сознание. По крайней мере так ему показалось. Когда он открыл глаза, то увидел ожидаемо белый потолок и неожиданно темное пятно где то справа. С некоторым усилием приподняв голову, Себастьян увидел черноволосый затылок, через пару минут опознал Дорна, успокоился и лег обратно, ощущая, что сил едва осталось на то, чтобы моргать. Впрочем, не исключено было, что он еще может говорить. Стоило попробовать.
- Ты - самодовольный, доминантный ублюдок, - голос был хриплым, но достаточно внятным и Себастьян мысленно себя поздравил. Стоп. Почему хриплым? Он что кричал? Нет, правда. Он кричал? О, Боже…
- О, Боже… - пробормотал Себастьян вслух. - Секс с тобой - это хуже удара по голове.
Голова было до сих пор пустая-пустая. Все мысли и эмоции из нее будто выкачали насосом, поэтому Себастьян даже не задумался, что может обидеть Дорна своими словами. Чуть-чуть больше его волновал тот факт, что при попытке повернуться, в позвоночник словно всадили иглу. По подбородку текло что то липкое, на проверку оказавшееся кровью из прокушенной губы.
- О, Боже… - повторил Себастьян еще раз и закрыл глаза. Дико хотелось спать.
По губам Дорна растеклась довольная улыбка. Блаженство, так вот ты какое! В голове было тихо-тихо, на душе спокойно-спокойно, тело не ощущалось и вовсе, исчезло, испарилось, улетело. А на языке… Нет, Дорн честно хотел сказать, что-нибудь…Очевидно, просто что-нибудь:
- **** мать твою.- цыган даже не успел понять, что произносит сию занимательную тираду в слух. Впрочем, поняв, не смутился, удвоив усилия.
Вот оно, как , оказывается бывает, нормальным людям после секса хочется курить, а одному ушибленному на всю голову цыгану… И не то, что бы ему так уж хотелось материться, но эмоции зашкаливали и требовали выхода. Вот в такой вот нетривиальной форме. Курить, кстати, не хотелось абсолютно. Возможно всему виной оставшийся вкус Себастьяна на губах.
Черт! Черт! Черт! Так не бывает! Не возможно, не может быть на столько охренительно хорошо! До одури! До состояния жизнерадостного идиота.
Нуартье выдал новую порцию отборной ругани. Вообще-то, разборчивой ее назвать было сложно и не по тому, что разбираться в хитросплетениях упоминаемых им семейных уз и разнообразных биологических особенностей и процессов ни у одного здравомыслящего человека не возникло бы желания, но еще и по тому, что голос цыгана был приглушенным, хриплым, скорей напоминающим шепот.
То, что только что между ними произошло… назвать это как-нибудь, обозначить, дать ему имя не получалось. Просто по тому, что все определения, которыми обросло человечество за все тысячелетия своего существования, никуда не годились. Ни один циник и ни один поэт не смог бы описать то, что испытал Дорн. Ту волну безумия, страсти и наслаждения, такого острого, что оно почти сравнялось с болью нельзя охарактеризовать словами. Это точно не было «занятием любовью», вообще глупое определение, какая к чертям любовь, когда крышу рвет так, что урагану Катрина не снилось, и не остается почти ничего кроме животных инстинктов. Страсть, да, пожалуй, но и ее одной не достаточно. Секс, да, секс, а что ж еще? Или нет? Как по цыгану, так – путешествие на другую планету, в иную реальность, в иное время, вообще в безвременье, в ад, рай, куда угодно!
Нуартье прикрыл глаза, только сейчас поняв, что все это время они были открыты и смотрели куда-то в блеклую стену напротив, не видя ее, и провел рукой по животу… с ума сойти, любовника. Это не было лаской, просто он хотел убедиться, что память не лгала ему и кожа Себастьяна действительно была такой теплой и восхитительно нежной, какой казалась всего несколько минут назад. Убедился. Как и в том, что при попытке пошевелить рукой под лопаткой неприятно потянуло и вообще, со спиной было, что-то неладно.
Себастьян зашевелился начав подавать признаки жизни. На вкус Донрна даже слишком явные. Наемник скатился с его груди, уронив голову на подушку и все-таки дотронулся до спины. Ну, да, чего и следовало ожидать – кровь.
- Хорошо, что ты заметил. – голос слушался все еще плохо, да и тело вернувшись из состояния невесомости превратилось в неподъемный груз. Зараза. – Согласись, удар по голове, лучше пули в живот. Или еще куда похуже…- цыган ухмыльнулся, очевидно, представив куда именно похуже.
Надо было встать и дотянуться до одеяла, вон оно на полу валяется. Встать. Сейчас же. Ну, ладно, через секунду. Ну, еще через одну. Проклятье!
Нуартье все-таки сделал над собой усилия и одеяло достал, за что был вознагражден лицезрением растянувшегося на кровати обнаженного блондина. Словарный запас уроженца солнечной Севильи был поистине огромен, но удручающе однообразен. Цыган выдал очередную порцию слово-эмоций, умудрившись ни разу не повториться и нависнув над Себастьяном стер пальцем остатки крови с его куб.
- Кровь за кровь. – усмехнулся он, – Ты б заткнулся, садист хренов. Со скальпелем ты в постели был, что ли? – глаза закрывались, но губы так и растягивались в улыбку, а в голове уже начинало проясняться достаточно для того, что бы понять: спать нельзя. По крайней мере ему. – Спи. – тихо сказал он, натягивая на них обоих одеяло.
Очень хотелось спать. Или умереть. Нет, даже не так. Очень хотелось перестать быть. Себастьян был уже близок к тому состоянию, которое принято называть нирваной - ни мыслей, ни переживаний, ничего хорошего, ничего плохого… Пустота. Ноль. Блаженный вакуум. Нельзя сказать, что это было привычное состояние для юноши после секса, и осознание этого пускало по вакууму безмятежности трещину, из которой начинали сочится мысли - одна за другой. В общей массе о том, что с Дорном действительно все не просто и минутной слабостью это не назвать. И пусть эти мысли и не были неприятными, додумывать их почему-то не хотелось, и Себастьян оборвал их на половине.
Он сам не заметил, как напряженные размышления, занявшие по сути не так уж много времени, разогнали томную сонливость к чертям. Себастьян чуть повернулся - не слишком осторожно, чего делать не стоило, и о чем напомнила резкая боль чуть ниже спины - и посмотрел на темноволосую макушку Дорна, довольно растянувшегося на смятой и влажной постели. Было во всем этом что-то столь неожиданно трогательное, что Себастьян решил поддержать, вообще то, и не требующий поддержания разговор:
- Ну поищи. Может он и сейчас тут, - юноша чуть улыбнулся, прикрывая глаза. И добавил, уточняя. - Скальпель. Не страшно?
Глупо было считать, что Дорну может быть страшно, тем более от столь смехотворной эфемерной и совершенно нереальной угрозы. Ну какой скальпель, в самом деле? Нет, Дорну определенно нечего было бояться. Страшно стало самом Себастьяну, внезапно и совершенно иррационально. До бледности, до ломоты в стиснутых пальцах, до - не мурашек даже - ледяных игл, впивающихся в позвоночник. Юноша закусил губу и перевернулся на другой бок. Полежал секунд десять и понял, что больше просто не выдержит.
- Мне нужно в душ, - тихо сообщил он, поднимаясь, и стараясь двигаться как можно легче, благо все было не так страшно, как казалось сначала. Хотя иди до душа на подгибающихся ногах и без очков… Впрочем, альтернатива возвращения в постель им сейчас совершенно не рассматривалась. - Скоро вернусь, - чуть громче произнес Себастьян, направившись в ванную комнату.
Сейчас в эту минуту, Дорн был очень признателен Себастьяну за расцарапанную в кровь спину. Славно постарался блондин, за что ему отдельная благодарность и вообще, потом зачтется. Может быть. Как-нибудь. Спать хотелось адски. Глаза закрывались сами собой, не спросив на то разрешения их законного обладателя. Стоит ли говорить, что самого обладателя такое положение дел ни в коем случае не устраивало. Максимум, что он мог себе позволить это – час отдыха. Но учитывая, обстоятельства и это было роскошью о которой не стоило и думать, поскольку ставить будильник было нельзя, Себастьян тоже, наверняка, проснется. А риск проспать, после столь бурного вечера был слишком велик.
А спина… Спина как оказалось, воздействовала на слипающиеся веки самым неожиданным образом. Каждое неверное движение отзывалось острой, неприятной резью и глаза, о чудо, мгновенно открывались. И, главное, не торопились сразу же снова закрываться.
Эти увлекательные эксперименты, призванные убедить глаза, что закрываться не стоит, по тому, что это – напрасная трата времени и вообще, пожалейте бедную спину, на столько увлекли Нуартье, что он пропустил…
Что именно он пропустил Дорн так и не понял. Как и то, когда именно с любовником произошла странная перемена. Собственно, почувствовал неладное наемник только когда Себастьян отвернулся, да и то не стал продолжать эту мысль. Но вот побег. Ни с того ни с сего. Еще пару минут назад синеглазый кошмар засыпал на полуслове, а теперь, целеустремленно направился в ванную, как к единственному спасению.
Цыган проследил взглядом за Себастьяном и прикрыл глаза. Теперь-то риска заснуть уже не было. Мысли мгновенно размножились со скоростью вирусов и все как одна были столь же мало приятны. Резкое бегство блондина сложно было трактовать как-то кроме как нежелание находиться с ним – убийцей и похитителем в одной постели. Запоздалое озарение. Нуартье перевернулся на другой бок, что бы не смотреть в закрытую дверь ванной, иначе в квартире мог начаться внеплановый пожар, отправной точкой которого стала бы прожженная дыра в ни в чем не повинной двери.
Дорн начинал злиться. И, даже не на Себастьяна с его прозрением, а просто так. На обстоятельства, на чертову квартиру, на сгущающиеся за окном сумерки. Цыган снова перевернулся на спину, поморщился, но удобней устроиться не попытался. Сойдет. Он выждал еще некоторое время, признавая за Себастьяном право быть одному и решил, что тот воспользовался им уже сполна. Тем более, что халат и полотенца, вон они на кресле валяются, там где их с утра бросили.
Нет, Нуартье даже постучал прежде чем войти. Правда, дальше этого его деликатность не двинулась, дверь он толкнул сразу же после стука.
Горячий, влажный воздух наполненный клубами пара, кафель и зеркало запотели так, что разобрать где собственно, кафель, а где зеркало не представлялось возможным. Наверное, из-за шума воды, Себастьян не слышал как он вошел. Ну, ничего, это не трудно исправить.
- Растяпа! – провозгласил он, - Я тебе полотенце принес. – вышеозначенное полотенце и халат тут же оказались на отведенных для них крючках. – Ну, и себе за одно, - улыбнулся он.
Напряжение постепенно таяло, уступая место чему-то не то что бы беззаботному, но достаточно легкому для того, что бы идея расстановки всех точек над «i» через стекло душевой показалась смешной. Стекло и, правда, лишнее.
Дорн отодвинул в сторону дверцу и широко улыбнулся Себастьяну.
- Ты, ведь, потрешь мне спинку?- жизнерадостно поставил он в известность блондина, переступая порог душевой.
Мокрый с ног до головы Себастьян, облепившие шею и плечи волосы, заливающая лицо вода, от чего не возможно было уловить его выражение, казался на столько беззащитным, потерянным и трогательным, что недавнее раздражение забылось, стерлось, как нечто совершенно постороннее и абсолютно не нужное.
- Я так его и не нашел. – скорбно вздохнул цыган, подставляя лицо под горячи струи.- Слушай, чем ты здесь дышишь, это же невозможно!
Тепло. Влажный пар, поднимающийся к потолку. Тугие струи, бьющие по лицу и плечам, лаской скользящие по коже, расслабляющие натянутые струной мышцы. Лучше всего Себастьян всегда чувствовал себя в воде - плавая, погружаясь, просто касаясь, вода помогала упорядочить мысли, заставляла отпустить возведенные до предела нервы, погрузится в долгожданный покой, в котором нет ничего лишнего и неестественного. В воде было хорошо. Даже сейчас, когда юноша отчетливо понимал неприемлемость собственного поведения. Сбежать из постели любовника… Да что там - любимого человека, словно проснувшись поутру после хорошей пьянки с кем-то, чего имени даже не помнишь. Себастьян на месте Дорна обиделся бы хорошо, основательно и надолго.
Себастьян прислонился лбом к стенке душевой и судорожно сжал пальцы на стекле - раздался характерный взвизг. В этот момент створка кабинки открылась, заставив юношу испуганно отпрянуть от источника звука, отчего он едва не упал, поскользнувшись на мокром полу. Появление в ванной Дорна он как то ухитрился не заметить. Разомлел, слишком задумался, за что едва не поплатился еще одним набором синяков, но обошлось.
Он смотрел на входящего в душ мужчину недоуменно и чуть обижено - а чего он пугает? Секунд пять смотрел. Потом его взгляд скользнул по капелькам воды, оседавшим на смуглых плечах, собирающимся в ручейки и стекающим вниз, по золотистой коже живота и дальше… Себастьян вновь поднял глаза на лицо Дорна и сделал шаг вперед, положив ладони ему на плечи.
- Ты уверен, что там есть что тереть? - с тихим смешком юноша скользнул пальцами вниз, по спине любовника, сначала едва касаясь и щекоча прикосновениями ставшую чувствительной под горячим душем кожу, потом увеличивая нажим и одновременно шагая еще ближе, вплотную. Когда пальцы нащупали, оставленный его ногтями, набухающий под водой рубец, Себастьян улыбнулся - в губы зеленоглазого - и с садистским удовольствием сжал края ранки. Затем нагло хмыкнул, поднес к губам свою руку и быстро коснулся языком кончика указательного пальца, почти чувствуя фантомный привкус уже смытой водой крови.
Прошлый поцелуй под струями душа отличался от этого хотя бы тем, что этот был правильным, как понимал это юноша. Вода - это нега и томление, прикосновение в ней - это всегда медленное соблазнение, движения в ней неспешны и чувственны, а поцелуи - медленны и сладки. Ладони Себастьян скользнули по бедрам любовника, притягивая его к себе, вжимаясь в сильное тело. Сам юноша откинулся назад, прижимаясь спиной к стенке душевой, словно отрезая путь к отступлению - для них обоих. Вспышка желания горячей патокой растеклась в груди, лишила дыхания и повела голову, заставляя забыть о том, что не более получаса назад он полагал, что еще один раз для него смерти подобен и еще что-то… что-то… А впрочем, что именно - было совершенно неважно, потому что думать Себастьян об этом не собирался и не собирался позволить думать Дорну.
Он оторвался от губ зеленоглазого с глухим стоном и не открывая блаженно прикрытых глаз, откинул голову назад, упираясь затылком в стеклянную стенку и плотнее прижимаясь к любовнику бедрами.
Ладони Себастьяна вслепую скользили по груди Дорна, беспорядочно лаская, задевая соски, пересчитывая пальцами твердые кубики пресса, щекочущими прикаснвениям поглаживая низ живота. Юноша молчал. Ему казалось, что он забыл, как разговаривать, если вообще когда-либо умел. С губ срывались только резкие вздохи и стоны, древний язык, понятный каждому, кто хоть раз плавился в горниле чувственного наслаждения. Себастьян подался вперед, прижимаясь губами к чувствительному местечку за ухом Дорна. Ноготь левой руки прочертил линию вверх по горлу, до подбородка, ладонь правой руки бесстыдно легла на пах любовника, сжала и… отпустила, словно дразня.
- Я люблю тебя, - бездумно шепнул Себастьян, потянулся за очередным поцелуем…
… и застыл.
Кодовая фраза словно распахнула дверь в комнату, которую Себастьян решил запечататься, комнату с мыслями - лишними сейчас, но ринувшимися в уже обжитую голову с яростью гарпий. Поцелуи, чувственные прикосновения, откровенность желания и наслаждения… Дорн - убийца, но это неважно. Леонгард - скотина, но это неважно тоже. Важно то, что через пару часов, Дорн пойдет убивать Роберта Леонгарда и он убьет. Как же не убить, когда мотивом давно перестали быть деньги. Дорна подставили, а еще Леонгард сволочь, которая оскорбила и унизила Себастьяна и его мать, он ведь сам рассказал, а Дорн… любит. Или желает, но в данном случае это уже не имеет решающего значения, потому что прямиком из постели, которую похититель делил с Себастьяном, он отправится убивать, черт все возьми, отца своего любовника.
Это что было?.. Аванс?…
Себастьяну показалось, что его сейчас стошнит, прямо на Дорна, ноги не держали, руки мелко подрагивали, глаза остеклели, а дышать действительно стало совершенно нечем.
- Мне надо… - глухо пробормотал юноша, отстраняясь, выскальзывая из объятий Дорна, как уж, рывком распахивая створку душевой кабины. - Домывайся… сам, ладно?..
На более развернутые объяснения его уже не хватило, не глядя, да и не видя перед собой ничего кроме цветных пятен. На ощупь Себастьян сорвал с крючка халат, кажется, вместе с полотенцем. Халат, кажется даже накинул… а может и нет. Он вылетел за дверь со скоростью пули, что было странно но подгибающихся ногах, как дошел до кухни - не запомнил. Себастьян схватил со стола кувшин с водой и сделал несколько глотков, пытаясь успокоить разбушевавшийся желудок, затем плеснул этой же водой себе на лицо. Не слишком страшно, он и так был мокрый, хотя халат, кажется намок…
Ноги подогнулись окончательно, Себастьян упал на стул и бросил на голову полотенце. Не для того, чтоб вытереть волосы - завешивая лицо и перевел дыхание.
Сказать по-правде, то идя в ванную к Себастьяну Дорн не имел ввиду ничего такого. Нет, не то что бы не хотел, но прибавлять к званию убийцы, еще и гораздо менее лестное- маньяк он не собирался. Пришлось собрать волю в кулак и…,Ну, наверное, придется периодически закрывать глаза. Но с первого же взгляда на разомлевшего, обижено хлопающего слипшимися ресницами блондина, понял, что последнее – сверхзадача, выполнение которой можно отложить на другой раз.
Приветствие юноши оказалось таким…Откровенным. Что все опасения и благородные намерения оказались смыты первыми же струями воды и прикосновениями, оказавшимися куда-как жарче текущего сверху почти кипятка. В любой другой ситуации боль непременно отрезвила бы, если и не став сигналом тревоги, то уж точно напоминая о делах насущных. Но сейчас, о сейчас терпко-сладкий вкус того, что уже и болью-то не назовешь, по тому что ею оно и не было, разом выбил из головы все, кроме желания, разматывающегося тугим клубком в груди и медленно тягучими струями растекающегося по телу, вниз к низу живота. Тихий, едва слышный стон. Не тогда, когда тонкие пальцы сжали края раны, но когда быстрым движением их коснулся язык. Нуартье все еще помнил почему он пришел, даже помнил как сбежал Себастьян, но это было уже не важно. По тому что он верил рукам, губам, чуть подрагивающим векам, верил телу, которое чувствовал каждой клеточкой, которое было здесь рядом, прижато так тесно, так горячо, так откровенно, что Дорн плавился, отдаваясь чувству с головой без всяких оговорок. Собрать губами стекающие по ключице капли, скользнуть осторожной лаской по груди, животу, найти лазейку между полупрозрачной стеной и вжатым в нее телом, дразнящими прикосновениями задержаться на талии, оторвать Себастьяна от стены, вжав его в себя еще сильней, для того что бы рука могла опуститься ниже и выпить стон с его губ. Неторопливые, страстные, полные запредельной неги ласки сводили с ума. Каждое прикосновение, каждый стон длился вечность, хотелось одновременно и большего, и что бы эта томная пытка не заканчивалась никогда.
Каждый раз очерчивая ладонями бедра любовника, Нуартье поражался его хрупкости и изяществу. Каждый раз прикосновения были мягкими, почти невесомыми, цыган не желал оставлять новых следов на алебастровой коже. Но каждый раз не мог себя сдержать, захлебываясь очередным стоном, поддаваясь напору страсти.
Откуда-то из глубины вынырнуло, даже не осознание, порыв- часть того глобального желания, которое испытывал цыган в по отношению к юноше. Он хотел его. Хотел всего и хотел видеть его глаза, что бы окунуться в них без надежды на возвращение. Но веки были упрямо опущены, дразня, приглашая заставить их открыться. Дорн охотно принял приглашение. Он потянулся к шее блондина, уже зная где у него та самая точка. Поцелуй ставший укусом и быстрый взгляд в лицо, что бы успеть поймать момент, запомнить его, получить желаемое.
В какой-то момент мир померк, у ослепленного, оглушенного цыгана хватило сил лишь на то, что бы втянуть в легкие воздух, но выдоха уже не последовало. Тихие ли слова блондина или его недвусмысленная ласка стала тому причиной Нуартье не знал. Но это не имело значения потому, что сейчас все продолжиться и тогда уже… Но больше не было ничего. Как? Почему? Дорн был даже не разочарован, он был ошеломлен и не понимал ровным счетом ничего.
- Се…, - юноша вылетел из ванной с такой скоростью, что потянувшийся было за ним Дорн не успел даже окликнуть его.
Вот и выяснили отношения.
Мужчина до упора повернул холодный кран, становясь под острые ледяные струи. Сначала нужно было унять возбужденное тело, за тем можно навести порядок и в мыслях. В голове был кавардак, разбор которого рисковал затянуться. А время шло.
Черт побери, два побега за полчаса !
Но винить Себастьяна он не мог. Прежде всего потому, что знал, он говорил правду, юноша любил и это было главным. А то, что он запутался и мечется из угла в угол…Пожалуй, будь иначе, учитывая все случившееся и все, чему случиться только предстояло, наемнику стоило бы начать его опасаться, человек не смог бы остаться равнодушным к такой ситуации. Расклад был почти патовым. Дорн сам загнал себя в угол влюбившись в заложника, отец которого хотел использовать его как разменную монету для своей политической компании и отправить на убой. Остается только убить его. И на всегда вогнать клин между собой и Себастьяном.
Будь оно все проклято!
Немногим менее чем через полчаса Дорн появился на кухне уже полностью одетый, сдержанный и собранный. Лишь слегка влажные волосы напоминали о недавнем душе. Он не был на кухне и не видел блондина все это время, но готов был биться об заклад, что с тех пор как он влетел сюда Себастьян ни разу не пошевелился. На голове насквозь вымокшее полотенце, занавешивающее лицо, весь ворот мокрый. Холодно, ведь. Нуартье подошел ближе положив перед любовником пачку сигарет и зажигалку, уже понимая, что этого слишком мало и бесполезно.
Полотенце прочь. Дорн резко сорвал его стоя над блондином и властным жестом, взяв его за подбородок, заставил поднять голову. Короткое нажатие на кнопку распылителя и доза снотворного отправилась прямиком в доверчиво подставленное лицо юноши.
Средство действовало быстро, почти мгновенно, один вдох и глаза жертвы начинают слипаться, веки тяжелеть, движения замедляться…Сон.
Цыган осторожно придержал обмякшее тело, отнес его на диван, сняв мокрый халат и закутав в теплое одеяло. Все. Можно идти.
Не смотря на то, что Дорн знал, Себастьян спит крепко, входная дверь все равно закрылась почти неслышно.
Если бы ночь была вечной, а автострада не заканчивалась, Дорн готов бы был всю жизнь гонять наперегонки с ветром, обманывая смерть на каждом повороте, несясь вперед без мыслей с одним только стремлением не останавливаться, не сбавлять скорость.
Пару раз на летящий с запредельной скоростью автомобиль сработали блицеры, но кажется, его вспышка была удивленной. Действительно, что за псих? Жизнь ему не дорога. Что ли?
Наемник не опоздал. Времени в запасе было достаточно. Даже больше чем достаточно, но Дорн все-таки сбавил скорость за пару километров до пункта назначения и погасил фары. Все.
Место было выбрано удачно. Автомобиль легко было скрыть в кустах у обочины, с другой стороны дороги, а насыпь с обильными зарослями чего-то, черт побери, колючего, была отличным прикрытием для него самого и прекрасной огневой точкой откуда простреливалось место предстоящей встречи.
Звездного света было мало, лес поглощал его почти полностью. И убийцу это вполне устраивало, ночь была на его стороне. Разумеется, вместе с отменной оптикой и отточенными навыками.
А ублюдки оказались самоуверенны. Вкатили на поляну, перекрыв возможный выезд, таки не погасив фары. Кретины! Дорн пренебрежительно фыркнул, похоже, его уже списали со счетов, рассудив, что в одиночку с, сколько их там, кстати? В общем, не суть, сколько бы ни было, но явно больше.
Неожиданный подарочек от опричников мистера Леонгарда существенно упрощал работу убийце. До этого, Нуартье мог рассчитывать лишь на один прицельный выстрел, при условии одного вероятного промаха с поправкой на отсутствие освещения. Теперь же, двоих неудачников можно было сразу вычесть из числа противников, а если они промешкают хоть секунду, то чем черт не шутит, может и трех. Но остальное придется доделывать «вручную». Огневая позиция слишком близко, они сазу поймут откуда стреляют и оставаться здесь станет невозможным.
Расчет оказался верен. Две машины, пять человек. В одной- тройка бойцов, Те сразу покинули автомобиль, готовясь встречать наемника. Это – мясо, убрать которое труда не составит. Состав второго авто куда интересней, из него вышел только один человек – мужчина средних лет, высокий худощавый, с резкими чертами лица, - он был опасен. Единственный представляющий, по сути, угрозу для цыгана, это Дорн понял сразу. Он так и остался стоять возле машины, закурив и облакотившись о капот. С поправкой на него, третьего выстрела у киллера могло и не быть. Этот зевать не станет. Может быть и второй будет не прицельным.
Еще один человек остался в машине. Шеф- связь с Леонгардом.
Дорн начал неожиданно даже для себя. Нажал на курок. Поймав в прицел одного из тройки бойцов. К заваливающемуся первому, тут же наклонился второй. Сам дурак. Минус два. Третьего цыган ловить в прицел уже не стал, отпрянув от винтовки, перекатившись на бок. В ствол дерева, как раз позади него влетела пуля. Стрелял тот сухощавый. Нуартье не видел, но не сомневался в этом. Оставшийся недоумок уже несся на него, пытаясь перекрыть спуск вниз. Логично, конечно, но зря.
А дальше начались проблемы. Жилистый стрелял отменно и никак не желал отлипать от машины, используя ее и как прикрытие и в то же время защищая пассажира. Дорн рисковал, постоянно двигаясь, меняя позицию и подбираясь все ближе. И еще, считал патроны. Чужие. Понадобиться же это терминатору время на перезарядку!
Правда, идея пришла в голову наемника раньше чем обойма его противника опустела. Свет! Ну, конечно же, свет! Легко стрелять, когда все видишь! Четыре быстрых выстрела и темнота. Полная. Привыкшие к освещению глаза тут же отказались выполнять свои обязанности. Наконец-то! В укрытии Нуартье больше не нуждался. Все было сработано быстро и четко. Короткий вскрик подтвердил его правоту.
Конечно не нужно было открыто идти к машине и нагло распахивать настежь заднюю дверь. Точнее не так, рискованно было. По тому, что если бы человек видел хоть что-то и стрелял в голову, а не просто стрелял… Дорна отбросило от двери. Видел стрелявший хоть что-то или нет, но выстрел почти в упор, в грудь, промахнуться невозможно. И он не промахнулся.
Но и Дорн тоже не промахнулся. Человек издал скрипящий звук и выругался. Пистолет судя по звуку из его руки выпал. Дорн усмехнулся. И пожалел об этом. Больно. Очень.
Но не показывать же этого выродку. К тому же, ему должно быть еще больней. Нуартье вбросил его в салон к соседней двери. Тот то ли застонал, то ли зарычал от боли и даже сумел снова выругаться. Молодец. Смелый.
- Нож в двух сантиметрах от печени. Будешь паинькой, оставлю как есть, дождешься скорой, они тебя залатают. Нет – вытащу. Дохнуть будешь минут тридцать. – боль заставляла говорить резче и злей, отнимая крохи терпения.- Давай телефон.
- Какой телефон? – глухой, хриплый голос.
- Кончай валять дурака. Леонгард оценит твою преданность посмертно.- ладонь легла на торчащую из живота мужчины рукоять ножа.
Тот молча протянул телефон. Цыган едва слышно хмыкнул. Последние сомнения в личности заказчика рассеялись. Он нажал на несколько клавиш, потом еще и отдал трубку заложнику. – Звони. Скажешь мистеру Леонгарду, что задание выполнено. А потом…- тонкая, острая улыбка, - что Валентина у вас.
Слово Дорн сдержал. Нож так и остался торчать в животе трупа вместе с девятью граммами свинца.
Обратная дорога была быстрой. Небольшой крюк, что бы заскочить в полицейский участок, бросить сверток в их почтовый ящик занял не более десяти минут.
В квартиру цыган вошел тихо-тихо. Себастьян спал. Крепко, спокойно, тихо, вот олько одеяло совсем съехало и подушка на полу. Ну, как так можно? Злой азарт убийцы постепенно начинал отпускать, уступая место усталости. Похоже, что господина министра он все-таки сделала. Кажется, это была последняя мысль перед тем как провалиться в сон. Нет, последняя была о том, что бронежилет – штука хорошая, а жилистый гад, его оказывается достал разок в плечо, по тому что оно тоже болит, а еще он проснется рядом с Себастьяном и это – хорошо.
От резкого света глаза Себастьяна на мгновение ослепли, так что он едва успел увидеть Дорна с болончиком аэрозоля в руке и даже не успел удивиться, когда его сморил сон. Тяжелый густой сон без сновидений, вызванный сначала снотворным, а потом простой усталостью, которая не сморила его раньше только из-за нервного напряжения.
Просыпался он тяжело. Голова была тяжелой, глаза не желали открываться, а тело - шевелиться. Жарко, жарко, душно… Было такое ощущение что у него вынули все кости и оставили растекаться по постели амебой. Было еще темно и Себастьян то вновь закрывал, то открывал глаза, балансируя на грани сна и яви, ему казалось, что он может пролежать так долго, всю жизнь, и не придется вставать, жить… думать.
Думать.
Снотворное что то сделало с его восприятием, потому что юноша только сейчас заметил, что в постели он не один. И что Дорн плотно прижимает его к себе, и, наверное, именно поэтому так невыносимо жарко и трудно дышать. Одеяло еще…
А Дорн вернулся. Уже.
Тяжелая, навязанная препаратом сонливость не прошла, но спать больше Себастьян не мог, поэтому как мог осторожно высвободился из тесных объятий и медленно сел, откидывая одеяло и притягивая колени к подбородку. Мелькнула мысль о сбившемся халате и ужасном кошмаре на голове, но тут же пропала, какая нелепость, в самом деле.
За окном медленно светлело. Сероватые предрассветные тени ложились на пол и стены неровно, превращая комнату в причудливо изогнутую шахматную доску - по крайней мере так казалось Себастьяну, который видел комнату еще более размытой. В игре светотени лицо Дорна казалось тоньше и моложе. Всклокоченные волосы, спокойно сомкнутые ресницы. Спит. А ведь был бы в постели скальпель, как он тогда предположил, было бы тоже самое. Доверяет. А надо ли?..
Даже если не проснуться от шевеления рядом, инстинкты убийцы должны были среагировать на долгое пристальное разглядывание. И когда Дорн открыл глаза, Себастьян сказал только:
- Здравствуй. Ты не принесешь мои очки? Я боюсь, что сейчас упаду, если пойду за ними.
«Я боюсь» - должен был услышать Дорн, хотя мог и не услышать. С интонациями Себастьяна явно было что то не то. Проще говоря - их не было.
Если в расхожем заблуждении о том, что людям с чистой совестью хорошо спиться, была хоть толика правды, то совесть одного убийцы, всего несколько часов назад выполнявшего свои непосредственные обязанности была чиста и невинна, как слеза младенца. По тому, что спал он именно как тот самый младенец.
Нет, ну, только не сейчас. Просыпаться, когда просыпаться, ну, совершенно не хочется и ему абсолютно точно снилось нечто потрясающее, пусть, он и не мог вспомнить что именно, было равноценно самоистязанию. Но, что поделать, когда глаза открываются сами без какой-либо санкции на такое самоуправство со стороны остального тела. Которое, между прочим, устало и честно заработало отдых.
Увидев открытые глаза, которые, как мы уже поняли, вовсе не являлись признаком пробуждения, возвышающийся над Дорном утренний кошмар произнес нечто. До не вполне пришедшего в себя сознания наемника дошло только что-то про очки и ходьбу. Его сейчас гораздо больше занимал вопрос, что делать когда в постели обнаруживается приведение, что оно здесь забыло и почему он его не боится? Нет, не приведение его, а он приве… Себастьян. Ну, конечно, кто еще может быть корнем всех бед этого мира?
Проснувшись в достаточной степени, что бы понять, что от него требуется нечто, ключевыми словами к чему являются «очки», все стало на места. Ног у очков нет, значит сами они никуда не придут. Придется, использовать ни за что ни про что разбуженные конечности цыгана. И, где спрашивается справедливость? Еще даже не рассвело.
Откинув одеяло и секунд десять свыкаясь с мыслью, что над ним не смилуются и покинуть уютную постель все-таки придется, Нуартье постепенно начинал осознавать все произошедшее, полностью вернувшись в реальность.
Света в комнате было все еще катастрофически мало и заспанный мужчина едва не поскользнулся на совей валяющейся на полу футболке. Отличное начало дня. Коварная вещ была поднята и натянута на себя, дабы не угрожала более его равновесию. Брюки устроили лежбище рядом. Замечательно.
Если честно, то Дорн не имел ни малейшего представления, где могли находиться очки Себастьяна. Он попросту не помнил. Ну, не до них ему было, когда он, или даже не он снимал их с любовника. Совсем не до них. В этом случае более чем скромные, если не сказать, убогие, габариты квартиры имели неоспоримое преимущество- мест для поиска, столь необходимого блондину аксессуара было немного. И что-то подсказывало, что начинать стоило с кухни. И «что-то» не ошиблось. Чутье, вообще, редко подводило наемника.
Плеснуть в лицо холодной водой, окончательно распрощавшись с сонливостью и можно возвращаться вместе с трофеем и даже двумя. По тому, что безрукавка Себастьяна лежала здесь же.
Остановившись на пару секунд в дверях цыган изучающее посмотрел на любовника. Тот действительно, больше всего походил на призрака. Приглушенный сероватый свет делал кожу Себастьяна не естественно белой, болезненной и совершенно невозможной для живого существа. Отсутствующее выражение лица и пустые глаза довершали образ делая из блондина обитателя сумрачного мира. Картину лишь слегка оживляли всклокоченные волосы, находившиеся в полном беспорядке и никак не вяжущиеся с общим образом мыслителя-мученика. Нуартье подавил короткий смешок. Не любил он сумеречную серость с их муторными сказками и бледными господами приходящими из тумана, на которых сейчас очень походил Себастьян.
Цыган отдернул шторы и распахнул окно, стремясь разогнать душный полумрак комнаты.
- Держи.- он протянул Себастьяну очки, небрежно бросил рядом безрукавку и с плохо скрываемым удовольствием растянулся на своем месте, закинув руки за голову. – Ну, и чего ты вскочил в такую рань? Еще и меня разбудил. – тон наемника вполне можно было счесть обиженным, если бы он не улыбался и не жмурился, как нашкодивший, но страшно довольный кот, - Хотя, в чем-то ты прав, улететь от сюда тебе следует как можно раньше и желательно куда-нибудь, где тебя не достанет вездесущая пресса. Как на счет Луны? – он перевернулся на бок, рассматривая застывшего рядом блондина, - Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, то господина министра у трапа самолета будет встречать армия журналистов и, возможно, полицейский эскорт. – цыган коротко хохотнул, представляя себе выражение, никогда им не виденного, лица Леонгарда, - Твой отец чисто сердечно признался во всем. – закончил он, - Прекращай изображать результат знакомства Снежной Королевы с Дракулой. А, то ведь, испугаюсь. И, да, я хочу кофе
«А герань завяла» - почему то подумал Себастьян, с каким то рассеянным удивлением отмечая, что Дорн все же поднялся, чтобы принести юноше его драгоценные очки. Мысли в голове текли лениво и вяло, и хотя спать Себастьяну больше не хотелось, шевелиться ему хотелось еще меньше. Юноша чувствовал себя растекшейся по кровати амебой. Ну, может быть, теперь - амебой в очках.
А Дорн все говорил и говорил. Говорил много, но смысл слов сливался и ускользал, чтобы через некоторое время снова показаться и, хотя и с опозданием до дойти до мозга. Тот, в свою очередь, одурманенный лекарствами, сном и переживаниями, информацию перерабатывал еще дольше. Поэтому, когда Себастьян в полной мере понял, что ему только что сказали, Дорн уже давно закончил говорить. Юноша пару раз недоуменно хлопнул ресницами, зачем то снял, а потом снова нацепил на нос очки, внимательно посмотрел на зеленоглазого… и вскочил с постели, по пути подхватывая свою одежду.
- Умыться, - лаконично пояснил Себастьян уже на выходе из комнаты. Как иногда мало надо, чтобы вывести человека из депрессии. Или, наоборот, много?..
Из зеркала в ванной смотрело чудовище. По крайней мере, в первое мгновенье Себастьян отшатнулся, и едва не оторвал от стену держащуюся на честном слове вешалку для полотенец. У существа в зеркале были всклокоченные волосы, какого то блеклого цвета прошлогодней соломы, серый цвет лица и какие то страдальческие складки у рта. Еще на существе были очки. Собственно по ним Себастьян и понял, что видит себя. Дорн действительно был очень храбрым человеком, раз не убежал сразу же, как увидел спросонья такое чудо. Мог ведь и за ночной кошмар принять…
Не долго думая Себастьян скинул халат и сунул голову под холодный душ, испытывая ни с чем не сравнимое чувство дежа вю.
Когда юноша, уже полностью одетый, спустя двадцать минут вышел из ванной, на человека он походил куда больше, чем до этого.
Он нерешительно постоял в дверях, потом прошел в комнату и присел на край постели, блуждая рассеянным взглядом по лицу Дорна. Потом вздохнул и с едва уловимой улыбкой прислонился лбом к его плечу.
- Знаешь, я… - Себастьян замолчал и тихонько хмыкнул. - Ты имеешь редчайшую возможность наблюдать уникальное явление - я не знаю что сказать. Даже поблагодарить не могу, как бы это звучало? «Спасибо, господин похититель, что не убил моего отца»? Господи, кошмар какой… Но… - Себастьян поднял глаза и, наконец, улыбнулся по-настоящему. - Спасибо!
Спасибо за то, что ты со мной, спасибо за твою любовь, спасибо за то, что не хочешь меня терять, спасибо… Себастьян надеялся, что Дорн услышал, что он хотел сказать.
- Дорн, - немного помолчав, добавил юноша. - Мне нужно позвонить… Ну, понимаешь, домой… Не отцу, конечно, но туда… Понимаешь? - если честно Себастьян сам не очень понимал, зачем ему это надо. - Я не смогу покинуть страну без документов, к тому же мне надо поговорить… Если они еще в городе, конечно. Если с твоего телефона нельзя звонить, то откуда можно? И, да… здесь разве есть кофе?
Кофе бы действительно не помешал, в голове была такая каша, что связные мысли просто тонули, тяня за собой друг друга. Но вот есть ли в этом доме кофе… не быстрорастворимый… Хороший вопрос.
Этим утром Дорн был на удивленнее спокоен и благодушен. Он даже готов был повторить все сказанное только что Себастьяну еще раз( небывалый случай), по сколько следов понимания на вымученном посеревшем лице блондина не наблюдалось. Однако, не понадобилось. Вместо понимания наступило озарение. Только вот…ну, и куда он опять помчался? От чего-то ему вдруг стало очень смешно, а еще так легко и беззаботно, как не бывало уже давно.
Ждать всегда скучно. Особенно если заняться совершенно нечем, потому что все дела давно улажены, проблемы решены и даже обезболивающее оказалось в кармане куртки, так что не пришлось идти в машину. Какой он, черт возьми, иногда предусмотрительный. И какой все-таки меткий был тот тощий ублюдок.
Когда Себастьян покинул ванну, а провел он там, если быть честным, гораздо меньше времени чем мог бы, Дорн сидя на кровати увлеченно воевал с кубиком-рубиком, найденным в одном из шкафов. Оранжевая сторона никак не желала складываться в стройные ряды, и только наметился прогресс, дверь в ванную открылась.
Дорн вопросительно посмотрел на едва ли не смущенного юношу замершего в дверях и чуть заметно улыбнулся:
- Ты только от меня из постели бегаешь или это привычка? – так и не капитулировавший кубик отправился куда-то в сторону в недра постели, больше с ним было не интересно. Какие еще могут быть головоломки, когда вот она – сидит рядом главная загадка, смущенно улыбается и смотрит своими синими глазами.
Острое чувство нежности было ново ему, непонятно, почти болезненно. Но это определенно, было одно из лучших мгновений пережитых им.
Дорн положил руку на плечо юноши и мягко прижал палец к его губам. Лишнее. В словах не было необходимости.
- Люблю тебя. – наверное, он так и не произнес это в слух. Но Себастьян, ведь, и так все понял.
Оказывается, наемник ошибался, поводов суетиться еще хватало. Главным из них, безусловно был кофе.
Нуартье рассеянно канул головой сперва утвердительно, потом отрицательно, потом понял, что сам запутался и стоит пояснить:
- Ты уже звонил с этого телефона, так что значения не имеет. Заберешь его, номер чистый так что проблем не будет. Это – твой телефон, а я похититель, то бишь я, воспользовался им для связи, что бы не светиться. Или как захочешь, лишь бы убедительно. – Дорн лениво потянулся и с тоской посмотрел на противоположную стену, скрывающую кухню. – Если кофе здесь и водится, то его пили еще древние египтяне, при чем во временя своей бурной молодости. Можем заказать сюда из какого-нибудь кафе весте с завтраком или сами прогуляемся? – в ожидании ответа Нуартье закинул руки за голову и уронил себя на кровать, блаженно потянувшись.- Твои наверняка еще не в курсе. В такую рань даже полиция еще видит сладкие сны. Думаю, они до полудня будут разбираться бомба там или нет и только потом додумаются прослушать сообщения.- усмехнулся цыган.
Когда то Себастьяну казалось, что мир существует для него одного. Наверное, все дети так думают. И хотя Себастьян уже не был ребенком, на него временами накатывало чувство, что все вокруг создано из песка. Дома, деревья, люди - все они существуют лишь тогда, когда на них падает его взгляд. Что-то очень страшное было в таких мыслях, но отделаться от них навсегда у юноши не получалось.
Наверное, иногда думал Себастьян, во мне самом слишком мало жизни, раз все вокруг мне кажется пустынным миражем. Наверное, размышлял он, я выбрал для себя не то занятие - искусство слишком часто граничит с безумием, а мне и без него достаточно. Иногда ему снились рассыпающиеся на песчинки замки. Песок был серым и порой Себастьяну даже нравился этот цвет.
Это утро тоже было серым, так же, как и эта квартира, на подоконнике которой герань безуспешно пыталась казаться красной. Так же как и этот город - странный город, но от этого не менее пустой и сухой. Но в этом городе, в этой квартире был человек, у которого было невозможно зеленые глаза и который никак не мог быть частью мира из песка. Цепляйся Себастьян за свою идею с миропорядком чуть больше, наверное, у него случился бы шок.
- Никуда не хочу идти, - сообщил Дорну юноша, растягиваясь на постели рядом и положив подбородок ему на грудь. - Закажи что-нибудь сюда, ладно? Я не помню телефонов.
Ладони бездумно скользили по плечам, грудной клетке, твердым кубикам пресса - тело Дорна было теплым, под гладкой кожей можно было различить ток горячей крови. Странно было осознавать что на свете существует такой человек - настоящий, живой и дышащий одним воздухом со всеми теми, кого Себастьян настоящими не считал. Вдвойне странно, что такой человек избрал такую профессию.
- Я боюсь за Мадлен и Валентину, - чуть помедлив, признался юноша. И добавил. - И за себя тоже. Когда у отца что-то идет не так, последствия… - Себастьяна передернуло. - Я знаю, что зря его так боюсь, но мне не нравится, когда я не могу предсказать, что он сделает…
- Еще немного и я тоже все забуду и мы вообще никуда от сюда не сдвинемся. – цыган приподнялся на локте, задумчиво проведя ладонью по спине блондина. Потом снова зарылся пальцами в его волосы. – Твой отец- мразь и подонок. Он очень опасен, к тому же умен. Но он не псих и не маньяк. А по этому будет действовать исключительно руководствуясь здравым смыслом. И знаешь, что он велит? - Дорн чуть улыбнулся, сел сам и посадил Себастьяна, мягко держа его за плечи.- Конечно, ты знаешь. После того как он признался в попытке похитить Валентину, он будет пылинки сдувать с нее и с жены, по тому что если узнав об этом они просто уйдут, лучше всего со скандалом и шумихой в прессе, это легко можно будет выдать за грязные наветы истерички, желающей привлечь внимание к своей персоне. А вот если с ними, что-то случиться, будь уверен, тогда Леонгарда разорвут на части, а Мадлен станет едва ли не святой. Он попал в ловушку, лишающую его свободы действий. – Нуартье хмыкнул, - И тебя он не тронет. Доказательств у него нет. Максимум, что он сделает это установит слежку. Но, ведь она ничего не даст. К тому же, на случай неожиданностей я буду рядом. – цыган коснулся губами губ Себастьяна и встал потягиваясь. – Все. Прекращай изображать умирающего лебедя и заставлять меня городить глупые банальности. Ты хотел звонить – звони. Потом едим завтракать, нечего лишний раз адрес светить.
Себастьян медленно кивнул и взял в руки телефон, бессмысленно уставившись на дисплей. Расклад и правда был простой. Очень-очень простой и логичный. Слишком. Так вообще могло быть, чтоб с Робертом Леонгардом все было так просто?
Себастьян набрал номер и поднес трубку к уху.
- Алло? Валентина? – голос девчонки в трубке был сонным, раздраженным и взволнованным одновременно. – Да, да, это я и я идиот. Потише можно? Спасибо, - некоторое время юноша только молча слушал возмущенный голос на другом конце трубки. – Понятно… Говорю – я тебя понял. Нет, я не буду повторять, что я идиот, Валентина… Очень смешно. Скажи, ты хотела бы познакомится с моей мамой? Нет, не шучу. Говорю же, не шучу… Валентина?.. Эй, ты еще та… Я просил тебя – потише! Успокоилась? Ты понимаешь, что отец знать не должен?.. Я что, сказал, что ты дура? Я этого не говорил. Нет, не говорил. Никогда не говорил и сейчас тем более. Нет, не гово… Мы препираться будем или ты все-таки меня послушаешь?!
Себастьян бросил на Дорна беспомощный взгляд и с ненавистью покосился на трубку у себя в руках. Пожалеть, что позвонил, он успел уже раз двадцать.
- Своей маме тоже не говори… Слушай, если ты еще раз задашь мне этот вопрос – я вешаю трубку и аннулирую договор, ясно? Я с отцом поругался. Я рад, что ты это и так поняла, просто послушай, хорошо?.. Я с ним поругался, поэтому документы мне принесешь ты. В моей комнате в столе… Ну извините, мисс всезнайка, сейфа у меня нет! Что? Все документы бери, мы все таки в другую страну едем. И свои тоже. Ты как маленькая, Валентина, в первый раз сама летишь самолетом? Я рад, что ты разберешься. Мои кредитки возьми, свои не надо. Потому что он все равно их заблокирует. А ты как думала? Я вижу, что ты не думала. И как, на попятную? Ну нет так нет, я предупредил… Нет, никакого багажа. Ну возьми сумку спортивную… Валентина, я обещаю., я свожу тебя в магазины в Лос-Анджелесе. Да не кричи ты так! Хорошо. У входа в центральный парк через три часа. Ладно. О, я и не сомневался, что ты с твоими способностями, сможешь сбежать от телохранителей. Нет, я не издеваюсь. Не издеваюсь. Все, иди собираться. Пока!
Юноша нажал на кнопку отбоя и со стоном потер переносицу.
- Тебе все таки придется с ней познакомиться, - обратился он к Дорну. – Сочувствую.
Смех оборвался, Нуартье сел несколько секунд глядя на блондина:
- Ты понимаешь о чем говоришь? – наемник был непривычно серьезен. – Она ведь расскажет о том, что ты был не один, как только ее спросят, будь уверен. – Дорн встал, прошелся к окну, сложив руки на груди.- В безопасности не будет никто, ни она, ни ты! Если, конечно, Леонгарда не хватит удар в ближайшие пару дней, на что я бы не очень рассчитывал. Вас ведь не только люди этого ублюдка искать будут, но и полиция. Что ты им скажешь? Любая ложь будет выглядеть жалко. К тому же, в отличии от них Леонгард точно знает, что тебя все-таки похитили. А после рассказа Валентины, он убедится в том, что ты совсем не несчастная жертва! – от спокойствия с каким Нуартье начал говорить не осталось и следа. Наемнику отчаянно хотелось встряхнуть Себастьяна как следует, задав один единственный вопрос « ты меня, вообще, слышишь»? – И тогда, мне останется только пристрелить твоего мерзавца-отца! – резко обрубил он, отвернувшись к окну.
Практики горе-психолог лишился быстро и ни Себастьян, ни его мать были тут совершенно не при чем, но мальчик понял тогда очень ясно – если ты хочешь довести кого то до нервного истощения, почаще приговаривай «Успокойся, ничего страшного». Дорну нервное истощение устраивать не хотелось, поэтому советовать ему успокоиться, Себастьян не стал.
- Мой отец… немного не такой, как ты себе его представляешь, - уклончиво проговорил юноша. Как объяснить то, чего сам не до конца понимаешь?.. Себастьян тоже подошел к окну и оперся спиной о стену рядом с ним. Дорна он не касался, понимая, что сейчас любой лишний жест может спровоцировать взрыв, но все равно хотел быть рядом. – Я нечасто боюсь людей, Дорн. Я не испугался тебя, когда ты разбудил меня пощечиной. Но этот человек… он очень опасен, - юноша раздраженно отбросил со лба прядь волос и сжал ладонь в кулак, словно это могло предотвратить нервные, лихорадочные движения. Найти слова. Нужно найти слова. Он так отчаянно пытался и эти слова даже имели значение, но не для Дорна. Как объяснить?.. – Именно тем и опасен, что кажется разумным и логичным. То есть – да, он разумный и логичный, но…
Из груди вырвался раздраженный, судорожный вздох. Себастьян медленно покачал головой и отошел от стены, теперь отгораживаясь от Дорна пространством комнаты. Он передернул плечами, сбрасывая с себя суету бессмысленных слов.
- Не имеет значения. Она не увидит тебя, если тебя там не будет. Я заберу ее в парке, мы купим билеты на ближайший рейс и скроемся раньше, чем кто-то опомнится. Я смогу ее спрятать, - он буравил противоположную стену взглядом и пытался убедить себя в собственных словах. Нельзя сказать, что у него не получалось.
Немного подумав, Себастьян чуть повернул голову к Дорну. Глаза у него были спокойные и холодные. Очень-очень холодные, они редко такими бывали.
- А если он захочет причинить вред моей матери, то я не буду против его смерти.
Нуартье сквозь зубы выругался. Прозвучало это, вероятно ответом на слова блондина, хотя таковым не являлось.
Паршивый день. Даже если удастся убраться от сюда, его ведь все равно в покое не оставят. Жить под постоянным наблюдением… Но в одном он прав.
- Я бы тоже не оставил сестру. – все так же не оборачиваясь негромко произнес он. И замер. Если бы кто-то в этот момент мог видеть глаза наемника, он бы заметил появившийся в них шальной огонек. Но кромне стекла видеть их было некому.- Дай-ка телефон.- резко обернулся он требовательно протянув руку.
Получив в свое распоряжение желанный аппарат, Дорн пару секунд смотрел на него, буравя упрямым взглядом. Потом решился, быстро набрав номер.
- При…Джин? Я знаю. И это тоже. Я не возражаю.- в голосе киллера появилась обреченная покорность.- И не пытался. Нет, я со всем согласен. Да. А вот это не правда. Он сам нарвался.- покорность сменил легкий рык. Джин, ты все еще снимаешь тот домик у моря, где мы в последний раз видел.. Хорошо, где я вел себя как последняя свинья. И скотина. Да. Джин, я по делу. – Нуартье перевел дух.- Нужно обеспечить прикрытие одному человеку. Подтвердить, что он провел прошлую ночь, весь день и эту ночь у тебя. Нет он никого не убивал. Правда. Клянусь. У него родитель просто нервный. Не говорить же старику, что его сын…Да, ты все верно поняла. Я твой должник. Тебя могут спросить. Да, все серьезно. Очень. Нет, вам не обязательно видеться. Себастьян Карре. – цыган резко отдернул трубку от уха, в попытке сберечь барабанные перепонки. Успел. – Джин? Ты в порядке? Джин, не кивай, я тебя не вижу. Ты можешь говорить? Я сказал, нет. Вы не увидитесь! Совсем. У него нет времени. И желания тоже. Не надо никуда ехать. Хорошо я покажу ему твое фото. Трубку не дам. Нет. Он занят. Сильно. Очень. Джин, я отключаюсь. Пока. – Дорн отдернул трубку от лица и быстро нажал на сброс, озадачено выдохнув. – Могло быть и хуже. – философски рассудил он и мобильный в руке противно пискнул, то ли соглашаясь, то ли просто возвещая о приходе сообщения. Разумеется там была фотография. Джина Харвуд. Сестра одного из крупнейших и влиятельнейших торговцев оружием. Воплощенная невинность. Темно-каштановые вьющиеся крупными кольцами волосы, широко распахнутые голубые глаза, неправдоподобно длинные ресницы, пухлые губы, аккуратный, чуть вздернутый нос. Само очарование. Пока молчит. Впрочем, Джина была достаточно умна, что бы успешно скрывать свой ум. И хитра к тому же.
- Знакомься.- Нуартье протянул Себастьяну телефон.- Твоя возлюбленная. Джина Хартвуд. – может быть этого имени хватит, что бы преждевременно загнать твоего отца в могилу. Ее старший брат, крупнейший торговец оружием. И это обеспечивает ей абсолютный иммунитет против Леонгарда. Нужно быть особо изощренным самоубийцей, что бы давить на нее. К тому же Джина ведет активную светскую жизнь, коллекционируя вскруженные ею головы. Так, что ваш короткий, но страстный роман никого не удивит. Кстати, она частенько требует от своих воздыхателей подвигов, так что ночной побег без денег и документов вполне объясним. А главное, у нее вилла недалеко от сюда, киломметрах в сорока от города. – какое –никакое, а все-таки алиби. К тому же проверяемое. – Джин, мне кое-что должна, так что в ней можно быть уверенным.
После звонка цыган заметно успокоился. Или просто устал, вымотанный разговором.
- И не надейся, отделаться от меня, пока самолет не взлетит. – Дорн чуть улыбнулся.- Как-никак я тебя все-таки похитил.
Это было в самом деле совершенно невозможно – слушать разговор Дорна с этой невидимой девушкой и не улыбаться. Почему-то у него даже не возникла даже мысль о ревности, хотя трактовать оговорки зеленоглазого как то иначе не представлялось возможным. И дело было даже не в том, что в ревности не было никакого смысла. Себастьян просто не ревновал. Он стоял, прислонившись спиной к стене, слушал и едва заметно улыбался той трогательной беспомощности с которой Дорн говорил с этой… Джиной Харт, как выяснилось чуть позже.
«Интересно - подумал Себастьян отвлеченно, - а окажись на моем месте девушка – он бы стал будить ее тогда пощечиной или бы все-таки был нежнее и деликатнее?»
- Приятно познакомиться, - юноша отвесил телефону ироничный поклон, с видимым интересом разглядывая фотографию девушки. У нее было удивительное лицо. Не такое красивое и утонченное, как, скажем, у Мишель, однако в ее мягкой чистой линии подбородка и полных губ, нежном высоком лбе, завитках темных волос, падающих на щеку было нечто, что заставляло Себастьяна смутиться от этой неприкрытой женственности и даже отвести глаза. Страшно представить, какой притягательностью обладала эта девушка в реальности, если даже ее фотография оказывала такой… эффект.
- Пожалуй, мне и правда стоит с ней познакомиться, - рассеянно заметил Себастьян не отрывая взгляда от фотографии. – Кстати, мог бы дать трубку, раз девушка настаивала.
Он тут же улыбнулся, показывая, что это шутка и отложил телефон. Потом внезапно подошел ближе и толкнул Дорна на постель, с самым непосредственным видом оседлав его бедра.
- Я решил, что мы никуда не пойдем, - заявил юноша, снимая очки и откладывая их в сторону. – А это значит, что кофе в ближайшее время не предвидится. Я вот думаю… - Себастьян улыбнулся, как нашкодивший ребенок, который знает, что за съеденную банку варенья ему все равно ничего не будет, и встряхнув волосами, склонился над распластанным на постели любовником. Ладонь правой руки лежала на груди Дорна и служила опорой от неминуемого падения в этой неустойчивой позиции. – Может быть тебя… отвлечь?... Чтоб от недостатка кофеина ты не стал бросаться на людей…
Себастьян так смотрел на фотографию девушки, что Нуартье и сам с любопытством взглянул на экран, что он там такого увидел? Ничего нового. Всего лишь непостижимо притягательная Джин. Эка, невидаль. Хватит пялиться. Последнее Дорн чуть было не сказал в слух. Но блондин, словно подслушав его мысли отложил телефон. Наконец-то.
- Убью.- емко, но весьма не оригинально бросил Нуартье. Впрочем, кого именно он не уточнял.
Теперь когда можно было спокойно перевести дыхание после разговора с Джиной, было самое время задуматься, а с чего это вдруг она столь бурно отреагировала на имя своего якобы воздыхателя и пожелала немедленно убрать частицу «якобы». Дорн с сомнением посмотрел на Себастьяна:
- Ты точно не знаменитость? Мне только папарацци под дверью не хватало. – цыган зачем-то выглянул в окно, не иначе искал притаившегося в ближайшем вороньем гнезде фотографа. Это было зря. Блондин подло воспользовался временной деморализацией наемника и тот оказался на лопатках.
Да, занятное положение. Ну. что ж остается только расслабиться и получить удовольствие.
Дорн заложил руки за голову насмешливо разглядывая любовника.
- Знаешь, ученые называют это «проекция»- с видом знатока сообщил он.- Ты переносишь недостаток кофеина гораздо тяжелей меня. Вот уже и на людей кидаешься. Как бы не было жертв…
Смотреть на Дорна с такой позиции Себастьяну определенно нравилось. Он встряхнул волосами, откидывая их назад, и вдумчиво обозрел раскинувшееся перед ним тело и медленно, довольно улыбнулся. О да, тут было на что посмотреть.
- Какие умные слова ты знаешь… - юноша склонился к самому лицу любовника, почти касаясь его губ. – Никогда бы не подумал, что твоя профессия требует такой… эрудированности…
Разговоры в постели Себастьяну нравились, но только когда они не мешали заниматься чем-то более полезным и приятным. Сейчас времени оставалось слишком мало, чтобы тратить его еще и на них. Поэтому когда юноша плавно скользнул вдоль тела Дорна вниз и его руки легко, словно играючи справились сначала с пряжкой ремня, а потом с непокорной молнией, Себастьяну стало совершенно точно не до разговоров. Дорну, надо полагать, тоже…
Та часть парка, где Валентина играла в гольф, была ухоженной, чистой и до тошноты благополучной. Незнакомое авто тут запомнили бы сразу, поэтому Валентина улизнула в другую часть, где стояла в сени деревьев, тщательно изображая то ли индейца, то ли папуаса, пытаясь спрятаться. Надо сказать, в этом она не очень преуспела, но у нее были другие таланты – телохранителей поблизости действительно не наблюдалось, это определил даже профессиональный взгляд Дорна. Замечательно.
Себастьян открыл окно и постучал по капоту, привлекая внимание заигравшейся в прятки девушки, та резво схватила сумку с клюшкой и, должно быть, необходимым документами и перепуганным зайцем запрыгнула на заднее сидение.
- Привет! – радостно возвестила сияющая в предвкушении тайного путешествия Вал, сверкая белоснежной улыбкой и задорно встряхивая головой так, что крупные кудри задорно подпрыгивали. Они с Себастьяном действительно были похожи, что было заслугой отца, предпочитающего очень определенный тип женщин. Мадлен очень походила на Мишель. И даже не только внешне. – Ой, а кто это?
- Друг, - пояснил юноша, не горя желанием близко знакомить сестрицу с любовником. Она и так слишком заинтересованно него пялилась, паразитка мелкая.
- Друууг?.. – Валентина прицельно хлопнула ресницами в сторону зеленоглазого. – А чей?
- Мой, - отрезал Себастьян. – Документы принесла?
- Да, вот… А как тебя зовут?.. – отставать так просто малявка не желала.
- Поехали, - недовольно буркнул юноша, забирая у сестры документы. Что он еще мог сделать? Не рот же ей затыкать. Меньше знает – крепче спит…
- Думаю, тебе не стоит с нами заходить, - сказал Себастьян Дорну, когда они приехали на автостоянку аэропорта и высадили Валентину. Сестрица теперь активно выражала нетерпение, постукивая носком кроссовка по асфальтовому покрытию. – Не думаю, что нас успеют задержать, но если это все-таки случится... безопаснее будет, если мы будем только вдвоем с Валентиной.
Юноша вдруг улыбнулся и, подавшись вперед, легко чмокнул Дорна в щеку.
- А остальное – когда снова меня украдешь, господин похититель, - он быстро отстранился и вышел из машины. А час спустя самолет поднял их с Валентиной в воздух, унося далеко от этого города, от отца и от странного человека, судьба которого оказалась неразрывно связана с Себастьяном Карре. Вот только они оба об этом пока что не знали.