А у тебя, быть может, праздник нынче,
Весь дом в огнях и музыке и в пенье...
А у меня опять под дверью хнычет
Дождь-сирота, присевши на ступени.
И ты поешь (я даже помню голос),
И гости пьют, и шум, и звон бокалов
Разбившихся... Да, что-то раскололось.
Наверное, все то, что я искала.
А ты, забывший все, беспечно светел,
Как златокудрый отрок Боттичелли.
И палым листьям на твоем паркете
Ты никакого не придашь значенья...
А может быть, наоборот, и болью
Ты переполнен? И тоскою черной?
И ты уже почти не помнишь Бога.
И ты уже почти не веришь в черта.
И думаешь: вскрыть вены или - проще -
С двенадцатого - вниз. Но слишком страшно.
И парусами на ветру полощет
Твой белый бриг, ненужный и вчерашний.
Так что же держит? То ли память, то ли
Надежда на пришествие рассвета...
И никакой в том не играет роли
Вся эта жизнь и даже песня эта.
И путь, которым ты пройти решишься,
Не приведет тебя к заветной цели.
...(а этой строчки нету... жаль...)...
И даже страх сумеет стать спасеньем.
Весь дом в огнях и музыке и в пенье...
А у меня опять под дверью хнычет
Дождь-сирота, присевши на ступени.
И ты поешь (я даже помню голос),
И гости пьют, и шум, и звон бокалов
Разбившихся... Да, что-то раскололось.
Наверное, все то, что я искала.
А ты, забывший все, беспечно светел,
Как златокудрый отрок Боттичелли.
И палым листьям на твоем паркете
Ты никакого не придашь значенья...
А может быть, наоборот, и болью
Ты переполнен? И тоскою черной?
И ты уже почти не помнишь Бога.
И ты уже почти не веришь в черта.
И думаешь: вскрыть вены или - проще -
С двенадцатого - вниз. Но слишком страшно.
И парусами на ветру полощет
Твой белый бриг, ненужный и вчерашний.
Так что же держит? То ли память, то ли
Надежда на пришествие рассвета...
И никакой в том не играет роли
Вся эта жизнь и даже песня эта.
И путь, которым ты пройти решишься,
Не приведет тебя к заветной цели.
...(а этой строчки нету... жаль...)...
И даже страх сумеет стать спасеньем.