Я не люблю курить. Мне не нравится едкий дым, клубами прокатывающийся по горлу, спазматически рвущий легкие, обжигающий ноздри. Я терпеть не могу запах сигарет, остающийся на коже и путающийся в волосах – затхлый, противный, чем-то напоминающий трупное гниение. Я ненавижу зрелище окурков в пепельнице. Почему я курю?
- Лорел, прекрати.
Вот поэтому.
читать дальшеПотому что это не нравится ему. Ну, и потому, что дым я все-таки люблю – вдыхать. Пассивное курение, а как же… Но больше всего мне нравится доставлять ему неудовольствие. Он не любит исходящий от меня запах сигарет – нарочно не самых дорогих. И, разумеется, он меня сейчас не поцелует – это, по его меткому определению «как облизывать пепельницу». Вот и прекрасно.
Не то чтобы я люблю чувство, возникающие при курении – кружится голова, чуть тошнит, что-то поддает под колени и выбивает мысли из головы. Но последнее – в самый раз. Иногда полезно – не думать. Не думать, не слышать, не видеть, не замечать, не вспоминать. Недоволен. Сейчас что-нибудь выкинет и надеяться, что он отнесется к законной супруге более трепетно, чем к кому-то другому – бесполезно. Тэри всегда делает именно то, что хочет, не утруждая себя согласованием с кем-то другим – пусть хоть божественным Провидением. Например, потащит на улицу, проветриться, и плевать что сейчас зима, а я в неком подобии пеньюара – а что, вполне в его духе.
Черт. Люблю его.
Люблю его глаза – зеленые, ненормально зеленые, нереально. Я не вижу в них других оттенков, никогда не видела – с самой первой встречи. Не иначе что-то в голове закоротило, когда я впервые рассмотрела какие они. КАКИЕ. Два пронзительно-зеленых чистых омута, в которых, разумеется, водятся полчища чертей. Два драгоценных изумруда из гробниц фараонов. Изумруд – камень прорицателей, посвященный Исиде. Глядя в его глаза, я готова в это поверить. Другие оттенки? Голубой? Желтый? Зачем? Зеленого достаточно.
Люблю его волосы – вот эти черные. Я знаю, что это не натуральный цвет. Я знаю, что на самом деле они светлые. Я знаю, что всю жизнь заявляла, что люблю блондинов. Я знаю, что сотни раз морщила нос и убеждала его вернуть свой естественный цвет. Я все это знаю. И с ужасом думаю, что ему когда-нибудь надоест, и он просто сделает, как я говорила. Что тогда будет с ним, с темным зеленоглазым Люцифером, потерявшим деталь своего мистического очарования – мелкую, но важную? Что тогда будет со мной?
Поднимается с кровати. Да-да, я курю в его комнате – и что с того? Так. Сейчас что-то будет.
Нет, не улица. Ванная. Меня как была в пеньюаре толкают под душ – разумеется, холодный, хорошо что не горячий, повернуть второй вентиль Тэри бы даже не пришло в голову. Кричать и возмущаться – бесполезно, но я все-таки пытаюсь. Рот мне затыкают. Грубо. Все-таки я его недооценила.
Кусок мыла во рту – не самое любимое мое лакомство, а если оно им и было, то после сегодняшнего купания я бы его возненавидела. Но я и так совсем не в восторге, дальше некуда. Рот вымыт и прямо-таки сверкает и благоухает чистотой. Зло отплевываюсь и стягиваю противно липнущую к телу тряпку, чтоб завернутся в предложено полотенце. Какой заботливый. Люблю его.
Люблю его руки – сильные длинные пальцы и немного жесткая ладонь. Люблю, как нарочито медленно они скользят по моему телу, заворачивая меня в большое банное полотенце – аккуратно так, как ребенка. Люблю, когда он обхватывает мою талию – ладонями, словно рисуясь и показывая, какая я маленькая птичка по сравнению с голодным котом. Люблю…
Сигарету. И не думать. Слишком о многом он заставляет меня думать.
Например, о том, что полотенце, разумеется, «случайно», упало и что руки у него такие обжигающе горячие, словно вместо крови у него под кожей течет раскаленная лава. Или о том, как одуряющее пахнет его влажная, после попыток поместить меня в душ, кожа. Или о том, что мы не дойдем до спальни…
Ага, а облизывать мыльницу, значит, приятнее, чем пепельницу? Извращенец.
Люблю его губы – горячие и властные, жесткие и нежные, горькие и сладкие одновременно. Люблю их чувственный изгиб, люблю, как кривятся они в ироничной – или саркастической – ухмылке. Люблю просто на них смотреть. Люблю, когда они касаются моей кожи – Господи, да где угодно! Умеет же он делать из меня… сплошную эрогенную зону.
Сигарету. Сейчас.
Как же…
Двенадцать секунд – мы все-таки добрались до спальни, по пути собрав все углы и косяки, даже там, где их в принципе не должно быль. Отстраненно отмечаю, что у меня наверняка спина будет в синяках. Угу, и не только спина.
- Тэри, ты…
Стиснуть зубы, когда не помогает – зажать рот рукой, которая тут же отведена в сторону. И эта кожа – странно шелковистая на ощупь. И перекатывающиеся под кожей мышцы. И дурящий голову запах – его, меня, нас? И эти зеленые глаза, и эти ласковые, Господи, ну почему такие ласковые, руки, и эти безмолвно обещающие рай на земле губы, и…
Я люблю его. Он красив, как бог… нет! Красивее. В его красоте все – и горные пики, и бурные реки, и бескрайние моря, и зеленые леса, и тихие озера с дымной поволокой, и солнце, и скалящийся с неба диск Луны, и черная ткань неба, усыпанная хрусталиками звезд, имя одной из которых он взял себе… Люблю все это, потому что все отражается - в нем.
Люблю его. Больше, чем жизнь. Как смерть, которую так напоминает мне он - тигр, даже вода на клыках которого пахнет свежей кровью.
Мне нравится прикосновение шелка к коже. Холодное и ласкающее. Первое ощущение, возвращающее из небытия, которое можно назвать смертью. Смятая простыня. Траурно-черная – его недавняя шутка в мой адрес. Продолжать лежать на спине неудобно – перекатываюсь набок и смотрю на него. Глаза прикрыты дыхание (уже?) ровное. Ничего не говорить. Так лучше. Потому что если я сейчас что-нибудь скажу… я скажу. А этого делать нельзя.
Я люблю его. Но – нельзя. Тэри не любит, когда его любят. Он не хочет моей любви. Категорически. Я все еще с ним только потому, что он не догадывается о моем сумасшествии.
Я не знаю, почему он так упорно не хочет, чтоб его любили? Что это? Совесть? Вина? За что он себя не простил? Что он сделал?
Что с ним сделали?
Я не спрашиваю. Наслаждаюсь несколькими минутами покоя, просто глядя на него, а потом встаю и подхожу к столику.
За сигаретами.
- Лорел, прекрати.
Вот поэтому.
читать дальшеПотому что это не нравится ему. Ну, и потому, что дым я все-таки люблю – вдыхать. Пассивное курение, а как же… Но больше всего мне нравится доставлять ему неудовольствие. Он не любит исходящий от меня запах сигарет – нарочно не самых дорогих. И, разумеется, он меня сейчас не поцелует – это, по его меткому определению «как облизывать пепельницу». Вот и прекрасно.
Не то чтобы я люблю чувство, возникающие при курении – кружится голова, чуть тошнит, что-то поддает под колени и выбивает мысли из головы. Но последнее – в самый раз. Иногда полезно – не думать. Не думать, не слышать, не видеть, не замечать, не вспоминать. Недоволен. Сейчас что-нибудь выкинет и надеяться, что он отнесется к законной супруге более трепетно, чем к кому-то другому – бесполезно. Тэри всегда делает именно то, что хочет, не утруждая себя согласованием с кем-то другим – пусть хоть божественным Провидением. Например, потащит на улицу, проветриться, и плевать что сейчас зима, а я в неком подобии пеньюара – а что, вполне в его духе.
Черт. Люблю его.
Люблю его глаза – зеленые, ненормально зеленые, нереально. Я не вижу в них других оттенков, никогда не видела – с самой первой встречи. Не иначе что-то в голове закоротило, когда я впервые рассмотрела какие они. КАКИЕ. Два пронзительно-зеленых чистых омута, в которых, разумеется, водятся полчища чертей. Два драгоценных изумруда из гробниц фараонов. Изумруд – камень прорицателей, посвященный Исиде. Глядя в его глаза, я готова в это поверить. Другие оттенки? Голубой? Желтый? Зачем? Зеленого достаточно.
Люблю его волосы – вот эти черные. Я знаю, что это не натуральный цвет. Я знаю, что на самом деле они светлые. Я знаю, что всю жизнь заявляла, что люблю блондинов. Я знаю, что сотни раз морщила нос и убеждала его вернуть свой естественный цвет. Я все это знаю. И с ужасом думаю, что ему когда-нибудь надоест, и он просто сделает, как я говорила. Что тогда будет с ним, с темным зеленоглазым Люцифером, потерявшим деталь своего мистического очарования – мелкую, но важную? Что тогда будет со мной?
Поднимается с кровати. Да-да, я курю в его комнате – и что с того? Так. Сейчас что-то будет.
Нет, не улица. Ванная. Меня как была в пеньюаре толкают под душ – разумеется, холодный, хорошо что не горячий, повернуть второй вентиль Тэри бы даже не пришло в голову. Кричать и возмущаться – бесполезно, но я все-таки пытаюсь. Рот мне затыкают. Грубо. Все-таки я его недооценила.
Кусок мыла во рту – не самое любимое мое лакомство, а если оно им и было, то после сегодняшнего купания я бы его возненавидела. Но я и так совсем не в восторге, дальше некуда. Рот вымыт и прямо-таки сверкает и благоухает чистотой. Зло отплевываюсь и стягиваю противно липнущую к телу тряпку, чтоб завернутся в предложено полотенце. Какой заботливый. Люблю его.
Люблю его руки – сильные длинные пальцы и немного жесткая ладонь. Люблю, как нарочито медленно они скользят по моему телу, заворачивая меня в большое банное полотенце – аккуратно так, как ребенка. Люблю, когда он обхватывает мою талию – ладонями, словно рисуясь и показывая, какая я маленькая птичка по сравнению с голодным котом. Люблю…
Сигарету. И не думать. Слишком о многом он заставляет меня думать.
Например, о том, что полотенце, разумеется, «случайно», упало и что руки у него такие обжигающе горячие, словно вместо крови у него под кожей течет раскаленная лава. Или о том, как одуряющее пахнет его влажная, после попыток поместить меня в душ, кожа. Или о том, что мы не дойдем до спальни…
Ага, а облизывать мыльницу, значит, приятнее, чем пепельницу? Извращенец.
Люблю его губы – горячие и властные, жесткие и нежные, горькие и сладкие одновременно. Люблю их чувственный изгиб, люблю, как кривятся они в ироничной – или саркастической – ухмылке. Люблю просто на них смотреть. Люблю, когда они касаются моей кожи – Господи, да где угодно! Умеет же он делать из меня… сплошную эрогенную зону.
Сигарету. Сейчас.
Как же…
Двенадцать секунд – мы все-таки добрались до спальни, по пути собрав все углы и косяки, даже там, где их в принципе не должно быль. Отстраненно отмечаю, что у меня наверняка спина будет в синяках. Угу, и не только спина.
- Тэри, ты…
Стиснуть зубы, когда не помогает – зажать рот рукой, которая тут же отведена в сторону. И эта кожа – странно шелковистая на ощупь. И перекатывающиеся под кожей мышцы. И дурящий голову запах – его, меня, нас? И эти зеленые глаза, и эти ласковые, Господи, ну почему такие ласковые, руки, и эти безмолвно обещающие рай на земле губы, и…
Я люблю его. Он красив, как бог… нет! Красивее. В его красоте все – и горные пики, и бурные реки, и бескрайние моря, и зеленые леса, и тихие озера с дымной поволокой, и солнце, и скалящийся с неба диск Луны, и черная ткань неба, усыпанная хрусталиками звезд, имя одной из которых он взял себе… Люблю все это, потому что все отражается - в нем.
Люблю его. Больше, чем жизнь. Как смерть, которую так напоминает мне он - тигр, даже вода на клыках которого пахнет свежей кровью.
Мне нравится прикосновение шелка к коже. Холодное и ласкающее. Первое ощущение, возвращающее из небытия, которое можно назвать смертью. Смятая простыня. Траурно-черная – его недавняя шутка в мой адрес. Продолжать лежать на спине неудобно – перекатываюсь набок и смотрю на него. Глаза прикрыты дыхание (уже?) ровное. Ничего не говорить. Так лучше. Потому что если я сейчас что-нибудь скажу… я скажу. А этого делать нельзя.
Я люблю его. Но – нельзя. Тэри не любит, когда его любят. Он не хочет моей любви. Категорически. Я все еще с ним только потому, что он не догадывается о моем сумасшествии.
Я не знаю, почему он так упорно не хочет, чтоб его любили? Что это? Совесть? Вина? За что он себя не простил? Что он сделал?
Что с ним сделали?
Я не спрашиваю. Наслаждаюсь несколькими минутами покоя, просто глядя на него, а потом встаю и подхожу к столику.
За сигаретами.
@настроение: вдохновленное
@темы: Графоманство, Loveless, Мицар, Лорел